Матросы. Аркадий Первенцев
на ботинках, на бляхе (пусть она светит как ей угодно!), на воротнике (подумаешь, штука!)… Цветы жгли ему руки. Бросить их? Нет. Навстречу выбежала Галочка. Цветы мгновенно оказались у нее в руках. Она погрузилась в розы губами, всем лицом. Она заметила, как сильно обижен Петр. «Зачем так поступила Катюша?»
Гаврила Иванович что-то писал куцым огрызком химического карандаша, шепча губами. Усы его шевелились. Увидев вошедшего гостя, снял очки, привстал, поздоровался за руку.
– Хариохины обещали заглянуть. Помидоров достали, султанки. Ты же султанку уважаешь, Петя. Сладкая рыба. Сама во рту тает.
– Папа, полюбуйся: розы! – перебила отца Галочка, заметив, с каким железным выражением на лице слушал Петр.
– Я против букетиков, – сказал Гаврила Иванович. – Растет красота, а ее – ножом. В воду поставь, там где-то был у нас глечик…
Петр снял бескозырку, причесался.
– Пишете? Воспоминания участника обороны города-героя?
– Нет. Высчитываю.
– Думками богатеете?
– Планирую, как поскорее город на ноги поднять.
Разговор не клеился. Галочка ушла. Со двора доносился едкий запах поджариваемой рыбы и приглушенный голос тетки Клавдии.
– Поднимать скорее надо, – глухо отозвался Петр. – Строите – как мокрое горит. Потому и жители никак из первобытного существования не вылезут.
– Вроде упрекаешь, Петр. Из попреков собачьей будки не смастеришь. Надо придумывать, как большому делу помочь, как на месте выкрутиться. У нас чуть что – Москва. А почему бы и у себя не поискать?
– На пустом месте сколько не ищи, кроме своей тени, ничего не найдешь.
– Нет, брат. – Гаврила Иванович вытащил из-под стола рулон твердой бумаги, раскатал его. – Видишь.
– Вижу… Гора…
– Узнаешь какая?
– Нет. Гора как гора.
– Инкерман. Разве не похож? Вот тут еще нужно добавить… Петушок там есть. – Чумаков старательно подрисовал карандашом и полюбовался. – Ты знаешь, каков инкерман?
– Камень и камень.
– Золотой инкерманский камень!
– Обычный, по-моему. Известняк? – безучастно спросил Петр, думая совсем о другом: «Где они сейчас? Танцуют небось? Тот, чернявый, длинный, здорово выкаблучивает».
– Не просто известняк, а мраморовидный. Пилится, колется, строгается. Инкерман – чудо природы. В руки возьмешь, как живой. Во сне может присниться. Только мало его берем: руками не нахватаешь. Город строили сто с лишним лет, а за какие-нибудь полгода под фундамент его снесли.
– Война. «Поберегись» не говорят… – буркнул Петр. Продолжал думать: «Что же, они вдвоем будут возле нее выкаблучиваться? Коллективно? А нашего брата подкалывают: черной тучей, говорят, ходим. Ну, не могла, предупреди, дождись. Там, где трое, четвертое колесо в самый раз. Знает же старикан все, а мне сушит мозги своим инкерманом. До чего же ушлый мужичок оказался. Знаем, въедливый старик, рационализатор,