Отчий дом. Евгений Чириков
и всего-то – рупь с четвертаком.
– А в бане мылся?
И снова раздался дружный хохот. Иван Кудряшёв хорошо шутит, да и Никита прибавляет:
– Ты бы догадался лесом получить. Спер бы бревна два – и квиты!
Идет обратно Павел Николаевич, а на дворе Лукашка народ потешает.
– Что тут такое?
– Медведь на пляске! Вот Лукашка убытки требует…
– Я ему уже сказал, чтобы к чертям убирался.
– Иди, Лукашка. Нехорошо. Барин обижается…
– Вы скажите, православные, с кого же я, бедный человек, должен за свой труд награжденье получить?
– А ты иди, иди! На том святу все получишь, – говорит Никита, ласково выпроваживая со двора Лукашку.
– Спокаешься, барин, что бедного человека обсчитал! Получишь от меня свое!
В голосе полупьяненького прозвенела угроза. А что может удержать этого идиота: возьмет да подпалит хлебный амбар.
Павел Николаевич сунул Кудряшёву Ивану целковый:
– Догони дурака и дай ему целковый на похмелье!
А что же делать? Жаловаться на всякую мелочь начальству? И кому? Колечке Замураеву? Это и противно, да и смешно: точно взрослый подрался с маленьким. Долго ходил в кабинете, недовольный сам собою: зачем дал этому пьяному лентяю и нахалу рубль? Испугался? Но ведь этим только больше портишь и затемняешь мужицкое правосознание! Лукашка, наверное, убедился, что его иск к барину направлен правильно. Потом оправдывался перед собой: пока народное правосознание не введено в русло всесословного закона, пока мужика не сделают равноправным со всеми прочими сословиями, он будет пребывать в правосознании своем не выше Лукашки.
Кудряшёв рассказал потом Павлу Николаевичу, что, получив рубль, Лукашка продолжал ругаться:
– Обсчитал, говорит, на целый четвертак.
Никита вздохнул и сказал:
– Надо уж было, ваше сиятельство, не удерживать, а сполна отдать!
Павел Николаевич опять расхохотался: так удивило его сожаление Никиты.
Откуда у него это? Из каких посылок юридических? Стал с Никитой разговаривать дальше. Оказалось, что в мужицких юридических абсурдах есть и своя чисто мужицкая логика. Дело оказалось весьма сложным. Вот как толковал Никита:
– Все мужики, которые околь бани работали, бревнами свою плату получили, а Лукашке не дали. А почему не дали? Лукашка еще допрежде бани из барского, то есть вашей милости, лесу, не во гнев вашему сиятельству, два дерева для себя срубил…
– Украл?
– Ну, уж это как хошь зови… А он, Лукашка, оправдался: эти два дерева не рубил, дескать, в барском лесу, а отбил у зареченских мужиков, когда они лес на баню к себе волокли. Значит, его счастие. За эти, говорит, дерева он, Лукашка то есть, в драке полбороды лишился. Значит, правду сказал, что за свой труд, за порубку-то, ни с кого не получил, ни деньгами, ни бревнами…
А кончилось все это глупое предприятие по сооружению мирской бани очень неприятно и неожиданно для Павла Николаевича.
Никита возил старую барыню в церковь и все рассказал ей про неудачу с баней и про Лукашку,