Чаша страдания. Владимир Голяховский
и сказал:
– Я еврей.
Очевидно, он пожалел тех десятерых, не хотел, чтобы они пострадали из-за него. Офицер подошел, криво улыбаясь, прищурился и с размаха полоснул его плеткой по лицу. Парнишка упал. Офицер что-то приказал своим помощникам. Они с криками «Jude! Jude! (Еврей, еврей!)», смеясь, стали пинать его ногами. Он стонал и только закрывал руками окровавленное лицо. К нему подвели офицерского коня, тот косился на лежавшего диким глазом, рыл землю копытом и пытался встать на дыбы. Офицер успокаивал его, гладя по шее. В это время молодому еврею связали руки и конец длинной веревки привязали к седлу. Офицер лихо вскочил на коня, вонзил в него шпоры, взмахнул плеткой и погнал его галопом по кругу перед квадратом шеренги. Несчастного привязанного рвануло с места так, что он дико закричал от боли, конь скакал, офицер погонял, парень кричал и дергался, ударяясь о кочки и камни, за ним тянулся кровавый след. Через два круга бешеной скачки с него окончательно слезла порванная одежда, еще через пять кругов стали клочьями срываться кожа и мышцы. На поворотах, когда его заносило в сторону, тело ударялось о строй пленных и всех обдавало кровью. Людей тошнило, рвало, но выбраться из строя было невозможно – сзади сразу подбегал солдат и бил прикладом автомата.
Саша не знал, куда ему спрятаться от ужаса, у него кружилась голова и изо рта текла слюна, но надо было выдержать и продолжать стоять, чтобы не выдать себя тоже. Офицер оглянулся, остановил взмыленного коня, опять погладил его по шее и картинно соскочил на землю. Двум пленным приказали оттащить в сторону и сбросить в канаву за лагерем обезображенный кровоточащий обрубок, который уже не имел формы человеческого тела. Эти двое не знали, как ухватиться за него, изуродованное тело выскальзывало. К ним толкнули еще двоих, и вчетвером они подняли и унесли его.
Десять пленных закончили рыть себе могилу, их построили на краю под дулами автоматов. Офицер что-то сказал, и переводчик объявил:
– Этот еврей спас тех десятерых. Вот выгребная яма для всех вас, подходить к ней приказано только по команде и под конвоем.
Весь день потом люди, в ужасе от увиденного, сидели на земле. Все были голодны, всех мучила жажда, но просить и задавать вопросы боялись, иногда только тихо между собой переговаривались. Саша постепенно передвинулся и подсел к замполиту, тот кивнул головой:
– Спасибо, что не выдал, век не забуду. Лежать бы мне уже в той канаве вместе с тем пареньком.
Саша стал обсуждать с бывшим начальником возможность побега. Тот покачал головой, ответил:
– Рискованно, немцы уже захватили весь район, они повсюду. Или застрелят в спину при попытке к бегству, или поймают и напоказ расстреляют перед строем, а то и замучают.
– Вы же знаете, меня ведь и так расстреляют или замучают.
– Это почему?
– Как только узнают, что я еврей.
Замполит удивился:
– Ты еврей?
– А вы не знали?
– Хоть