Жена сэра Айзека Хармана. Герберт Уэллс
пресекла эти слабые попытки к бегству.
Эта леди, как и все прочие в те времена, возглавляла свое собственное, независимое движение во всеобщей великой кампании за национальный английский театр, который возродил бы традиции Уильяма Шекспира, и в не использованных еще возможностях сэра Айзека она видела случай увеличить свой личный вклад в великое дело. И так как он явно робел, смущался и норовил удрать, она, не теряя времени, с очаровательной настойчивостью принялась его обрабатывать. Она льстила, лукавила, рассыпала комплименты. Она не сомневалась, что для этого выскочки и торгаша визит леди Бич-Мандарин – огромная честь, и недвусмысленно заявила о своем намерении вознаградить сэра Айзека, украсив его большой, но ничем не примечательный дом в Путни своей визитной карточкой. Она привела примеры из истории Венеции и Флоренции, доказывая, что «такие люди, как вы, сэр Айзек», которые руководят торговлей и промышленностью, всегда были друзьями и покровителями искусства. А кто более достоин такого покровительства, чем Уильям Шекспир? И она присовокупила, что люди с таким колоссальным состоянием, как у сэра Айзека, в долгу перед национальной культурой.
– Вы должны сделать вступительный взнос, – сказала она с многозначительным видом.
– Ну ладно, если считать округленно, – сказал вдруг сэр Айзек, и на лице у него мелькнула злоба, как у затравленного зверя, – во сколько обойдется мне вступление в ваш комитет, леди Бич-Мандарин?
– Главное для нас – это ваше имя, – сказала она, – но я уверена, что вы не поскупитесь. Преуспеяние обязано платить дань искусству.
– Сотня?.. – буркнул он и покраснел до ушей.
– Гиней, – согласилась леди Бич-Мандарин нежным, воркующим шепотом.
Он поспешно встал, чтобы пресечь дальнейшее вымогательство; она тоже поднялась.
– И, с вашего разрешения, я нанесу визит леди Харман, – сказала она, желая со своей стороны соблюсти условия сделки.
– Автомобиль не может больше ждать, – только и расслышал Брамли из бормотания сэра Айзека.
– У вас, наверное, великолепный автомобиль, сэр Айзек, – сказала леди Бич-Мандарин, следуя за ним по пятам. – Надо думать, новейшей марки.
Сэр Айзек с неохотой, словно отвечал сборщику подоходного налога, сообщил, что это «роллс-ройс» сорок пятой модели, неплохой, конечно, но ничего особенного.
– Вы должны показать его нам, – заявила она, и сэр Айзек оказался во главе целой процессии.
Она восхищалась автомобилем: восхищалась цветом, восхищалась фарами, дверцами и всеми частями автомобиля. Она восхищалась сигнальным рожком. Восхищалась тем, как он красиво изогнут. Восхищалась Кларенсом и ливреей Кларенса, восхищалась большой меховой шубой, которую он держал наготове для хозяина. («Но она на месте сэра Айзека носила бы ее мехом наружу, чтобы этот великолепный мех был виден весь, до последнего волоска».) А когда автомобиль наконец тронулся и, дав сигнал – она восхитилась его мелодичностью, – быстро и мягко выехал за ворота, она осталась стоять