Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2. Сборник
вопросу проступала особенно явственно, и беседа быстро переходила на большие жизненные проблемы. Он всегда старался поддерживать общий разговор, но с кем бы он ни говорил и какой бы вопрос ни обсуждался, каждый, кто с ним соприкасался, без труда видел эту последовательность мысли, о которой я упомянул. Литература, искусство, наука, политика, экономика, социальные проблемы, отношения полов и местные новости рассматривались им не в отрыве одного от другого, как это сплошь и рядом бывает, а как части одного стройного целого.
В хорошей шахматной партии, когда играет знаток, есть логическая последовательность между ходами, так что даже самые неожиданные ходы имеют свою определенную цель. В этом ее отличие от дилетантских партий, где ходы следуют один за другим случайно, лишь изредка перемежаясь удачными идеями. Подобное же различие существует и между беседой с человеком, обладающим ясным представлением о цели жизни, и беседой с людьми, совершенно несведущими в этом вопросе.
Не знаю, насколько эта особенность разговоров с Толстым будет видна в приводимых ниже отрывках из бесед с ним о книгах и писателях. Для многих людей первое впечатление от разговора с Толстым состоит в том, что он говорит совсем не то, что говорят другие, а следовательно, он эксцентричен, и я боюсь, что при попытке воспроизвести обрывки разговоров с ним мне будет легче передать необычность некоторых его мнений, чем их обоснованность.
Роман, говорит Толстой, как в Англии, так и во Франции в настоящее время стоит на гораздо более низком уровне по сравнению с тем временем, когда он был молод. Диккенс и Виктор Гюго были тогда в расцвете сил, а кого сегодня можно поставить рядом с ними?[318] Они сознательно брали жизненно важные темы и разрабатывали их так, что читатели проникались их чувствами. Они взывали к жалости, сочувствию и состраданию, были заступниками бедных и угнетенных и выражали свое негодование по поводу укоренившегося зла так, что затрагивали сердца людей.
Теперь же, по словам Толстого, писатели занимаются всякого рода социальными проблемами, психологическими исследованиями, точным копированием природы, этическими головоломками и псевдонаучными задачами, но в большинстве случаев не умеют писать о значительных вещах так, чтобы затронуть сердца читателей. Среди современных писателей-романистов, которых он читал, он более всего ценит Гемфри Уорд[319]. Она обычно знает, что хочет сказать, и всегда думает, прежде чем дать оценку той или иной вещи.
О «Грезах» Олив Шрейнер Толстой был невысокого мнения. Насколько я понял, его главное возражение состояло в том, что она ставит проблемы огромной важности, не отдавая себе отчета в том, насколько они важны, и это мешает ей направить на верный путь тех, кого привлекает поэтичность ее манер и завидная склонность к добру. «Грезы» – это книга для тех, кто сам не обладает достаточно ясными и твердыми идеалами.
В то время Толстой не прочел еще «Рядового Питера Холкета», но мне кажется, хотя я и не могу утверждать
Об отношении Толстого к творчеству Гюго-романиста см. в воспоминаниях В. Ф. Лазурского и В. Г. Черткова. Из романов Диккенса Толстой особенно высоко ценил «Давида Копперфильда», «Холодный дом», «Жизнь и приключения Николаса Никльби», «Оливера Твиста», «Крошку Доррит» и др. «Историю двух городов» и «Колокола» Толстой относил к разряду «высшего искусства» («Что такое искусство?», гл. XVI). В письме к Джемсу Лею от 21 января 1904 г. Толстой утверждал, что Диккенс является «крупнейшим писателем-романистом 19 столетия». Мысль, близкая высказанной в беседе с Э. Моодом, была развита Толстым в 1901 г. в «Предисловии к роману В. фон Поленца „Крестьянин“». Характерно, что в 1903 г. Толстой вновь ставит рядом имена Гюго и Диккенса, имея в виду «прекрасную форму и значительность содержания» их произведений (письмо к Генриху Ильгенштейну от 21 ноября 1903 г.).
Толстой читал романы Гемфри Уорд «Роберт Эльсмер» и «Мисс Бретертон», «История Давида Грива». О первых двух романах он отзывался как о «хороших» книгах, написанных тонко и умно (дневниковая запись в январе 1889 г.; письмо к С. А. Толстой от 18 ноября 1892 г. –