Мертвопись. Николай Леонов
Стас хлопнул себя руками по бокам. – Все против человека. Все придумывается исключительно для того, чтобы он или сгорел, или повесился… А вот почему не напишут картину, не сочинят музыку, чтобы это, наоборот, приносило пользу, удачу? Например, картиной полюбовался – избавился от язвы желудка, музыку послушал – сорвал в лотерею джекпот. А? Почему художниками, композиторами если и создается что-то сильнодействующее, то обязательно только действующее со знаком минус?.. – возмущенно резюмировал он.
– Не кипятись! – смеясь, тронул его за плечо Гуров. – Все эти «магические» картины, «магические» статуи и музыка, провоцирующая суицид, – все это, скажу тебе, существенно только для тех, кто во все это верит.
– Вы так думаете? – саркастично усмехнулся «пасечник». – Хорошо! Расскажу вам про некоего самодеятельного художника, который один стоит всех членов Академии художеств…
По его словам, еще лет пять, а то и шесть назад тот появился на Грачихинском бульваре внезапно, словно вынырнув из ниоткуда. Просто появился – и сразу же произвел фурор. Кто он и где живет – сразу узнать не удалось. Лишь потом, без особой охоты, он признался, каковы его имя и фамилия. Как оказалось, звали его Виталием, а вот фамилия была несколько необычной – Лунный. Новичок производил впечатление человека скрытного и малоразговорчивого.
Пристроившись где-то сбоку, Виталий выставил на продажу несколько полотен. Среди них был сельский пейзаж, на заднем плане которого была изображена деревня, раскинувшаяся в долине реки. А вот на переднем – качели, висящие на толстом суку березы, и на них лихо раскачивались смеющиеся парень с девушкой. Все на картине дышало мирной, счастливой жизнью.
– Я только взглянул на его работу, как у меня аж дыхание перехватило. Гляжу на них и вижу, что это мы с моей Наташей. Все сразу так нахлынуло… Даже в глазах защипало! – признался старик.
Еще одно полотно представляло батальную сцену времен незапамятно глубокой древности (как бы не из жизни Атлантиды). Суровые, мощные воины с мечами, в необычных доспехах яростно рубились на фоне стены огромной крепости. Третьей выставленной работой был портрет девочки лет пяти в голубом платьице на фоне дивного цветущего луга. Смотреть его работы тут же собрались все здешние живописцы – и ближние, и самые дальние. И случайные пешеходы, и художники, и «как бы художники» – все зачарованно взирали на полотна, излучавшие некий магнетизм.
Затянувшееся общее молчание неожиданно нарушил какой-то крупный тип с замашками бывшего гангстера, но в прикиде успешного банкира. Достав из кармана дорогой лопатник, он ткнул пальцем в пейзаж и коротко спросил:
– Сколько?
– Двадцать штук… – столь же лаконично ответил Лунный.
– В баксах? – уточнил экс-гангстер-банкир.
– В рублях, – обронил художник.
Не торгуясь, покупатель сунул ему четыре пятитысячные купюры и тут же ушел, забрав с собой картину. Не успела художественно-зрительская