Воля народа. Шарль Левински
вряд ли было существенно лучше, чем у Вайлемана. Дешёвая сторона выходила на проезжую улицу с её нескончаемой автоколонной. Когда-то здесь был секретный объезд, известный только местным, которые срезали здесь дорогу от автобана в город, но с тех пор, как транспортный поток стал управляться централизованно, улица стала всего лишь ещё одной транспортной жилой среди прочих.
В подъезде воняло искусственным лимоном, одним из этих химических ароматизаторов, без которых нынче не обходится ни одно моющее средство, mundus vult decipi. Подъём по лестнице был убийственным для его бедра, но он заставил себя ни разу не остановиться до четвёртого этажа, иначе это могло выглядеть как неуверенность человека, впервые разыскивающего квартиру, а ведь у случайного наблюдателя должно было сложиться впечатление, что он бывал здесь часто. Он никого не встретил, но ведь у каждой двери есть глазок, а встроена ли где-нибудь камера, никогда не знаешь.
Должно быть, Дерендингер был легче на подъём, чем он. Без лифта на четвёртый этаж – это был уже почти альпинизм. Наконец-то табличка на двери: Феликс Дерендингер. Ключ подошёл.
Свет в крохотной прихожей, коридором это не назовёшь, за-жёгся сам. Вайлеман не любил эти датчики движения, хотя они экономили электричество, ему всегда казалось, будто кто-то непрерывно заглядывает ему через плечо.
Воздух был застойный, даже немного тухлый, как ему показалось, но это, наверное, только почудилось, потому что он находился в квартире покойника. Вайлеман открыл бы окно, но окна не открывались – из-за транспортного шума, а форточку для проветривания он нигде не нашёл. Ну и ладно.
Откуда начать поиск, когда не знаешь, что искать?
Гостиная, спальня, кухня, ванная. Всё очень маленькое, комнатки выгорожены из некогда просторной квартиры. «Компактное жильё в хорошей транспортной доступности», так это называется теперь на сайтах недвижимости.
Кухня сразу отпала: она была такая крошечная, что в ней не поместился даже столик; в такой завтракают стоя. По скудным запасам даже самый бездарный криминалист прочитал бы, что они принадлежали старому человеку: пресный хлеб для тостов – теперь он уже, конечно, закаменел, но по нему и так было видно, что он пресный – того сорта, который не имеет вкуса, но жуётся даже плохими зубами; маргарин с обещанием понизить уровень холестерина и упаковка соевого молока. Доктор Ребзамен тоже рекомендовал ему такую же здоровую еду, из-за её лёгкой усвояемости, но Вайлеман предпочитал засиживаться в туалете, чем переходить на такую старческую диету. У Дерендингера, похоже, были сходные проблемы; человек с хорошим пищеварением не покупает себе большую упаковку чернослива.
В ванной – полный срез всех обычных старческих болячек, две полки, полные лекарств; ими можно было бы оснастить среднюю аптеку. У Дерендингера, видимо, всё было так же, как у него самого: приходят какие-то хвори, всякий раз новые, организм ведь изобретателен, идёшь к врачу и просишь прописать тебе что-нибудь против того-то