Давай притворимся, что этого не было. Дженни Лоусон
Что нас все-таки беспокоило, так это тот факт, что град пошел в считаные секунды после того, как мы услышали из дома бабулины молитвы. Это сбивало с толку. Неужели у моей бабули была какая-то прямая связь с Богом? Неужели все эти годы сливания денег на церковные нужды все-таки принесли свои плоды? Мы не были уверены, однако лучше было не рисковать. Я положила журнал обратно в соседский мусорный бак, уверенная, что если мы и не можем больше прикасаться к этому чуду, то водитель мусоровоза обязательно оценит мою щедрость и великодушие – качества, которые определенно придутся Богу по душе.
Годы спустя я осознала всю правоту бабули по поводу того, что этот журнал был мусором, и с радостью переключилась с него на ее старые замызганные номера «Признаний домохозяек» и «Голливудских скандалов», в которых практически отсутствовала нагота, однако были такие сюжетные линии, которые Playboy и не снились.
– Только не говори родителям, – говорила бабуля, ласково ухмыляясь.
Я улыбалась ей в ответ. Ей было не о чем беспокоиться.
Дженкинс, гребаный ублюдок
Когда я была маленькой, моя мама частенько говорила, что у меня «беспокойный желудок». Так мы называли «серьезное нелеченое тревожное расстройство» в семидесятых, когда все лечилось витаминами, на пузырьке с которыми красовалась семейка Флинстоунов, и угрозами отправить меня жить к бабушке, если я не перестану прятаться от окружающих в коробке с игрушками.
К семи годам я поняла, что со мной что-то не так и что у большинства детей не начинается учащенное дыхание с последующей рвотой, когда их просят выйти из дома. Мама называла меня «капризуля». Мои учителя шепотом говорили «неврастеник». Глубоко же в душе я знала, что есть куда более удачное слово, чтобы меня описать.
Обреченная, потому что каждое Рождество я пряталась под столом на кухне у тети: присутствие стольких людей вокруг вызвало у меня панику. Обреченная, потому что каждый раз, когда я выступала перед классом, у меня начинался неконтролируемый истерический смех прямо у всех на глазах. Обреченная, потому что я знала без тени сомнения, что случится нечто ужасное и не поддающееся описанию, и я буду не в состоянии это остановить. Причем это были не обычные ужасные предчувствия, которые беспокоят маленьких детей, например, что отец разбудит тебя посреди ночи с кровавой перчаточной куклой. Вещи вроде ядерного холокоста. Или отравления угарным газом. Или необходимости выйти из дома и общаться с кем-то помимо собственной матери. Скорее всего, я попросту такой родилась, однако не могу отделаться от подозрений, что моя социофобия как минимум усилилась после одного случая из детства.
Когда я была в третьем классе, отец однажды ночью забежал в дом и сказал, чтобы мы вышли посмотреть, что он привез в кузове своего пикапа. Я была маленькой, но уже достаточно умудренной опытом, чтобы понимать, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Мы с сестрой обеспокоенно переглянулись, а мама принялась предусмотрительно вглядываться через кухонное окно, чтобы понять, не шевелится ли в кузове что-то огромное. Она смерила нас