Деньги. Поль-Лу Сулицер
узнаю, называется Килиндини-роуд. Это главная артерия старого города. Все, что у меня есть, – на мне; нет ни чемодана, ни, что особенно неприятно, зубной щетки.
«Пришло время делать деньги». Дикое упоение, посетившее меня на Олд-Бромптон-роуд, никуда не пропало. Чем быстрее и выше мы поднимаемся, тем ниже падаем. Интересно, кто это сказал? Быть может, я. В моем случае подъем должен быть стремительным: я на мели. Кстати, какая валюта в Кении? Жемчуг? Карманные зеркальца или дорожные чеки? Мое внимание привлекает вывеска отделения банка Barclays. Подхожу и внимательно изучаю обменный курс. Теперь я знаю, что деньги придется делать в кенийских шиллингах; один шиллинг оценивается в семьдесят французских сантимов, за английский фунт дают восемнадцать с половиной шиллингов, за доллар – семь шиллингов.
Однако все это на хлеб не намажешь.
Я слоняюсь по Килиндини-роуд, внимательно вглядываясь во внутренний полумрак лавок, завешанных индийскими коврами, в глаза женщин с блестящими волосами, явно готовых отдать себя за материальное вознаграждение. Наконец я нахожу то, что искал: он примерно моего возраста и роста, может, чуть пониже, и ему, как и мне, еще предстоит проявить себя. Это самое меньшее, что можно о нем сказать.
– Дорогой друг, – обращаюсь я к нему. – Я специально прибыл из Лондона ближайшим рейсом, чтобы дать вам возможность заключить сделку века. Эти прекрасные часы могут стать вашими. Нет, это не сон, это правда, они могут стать вашими в обмен на шестьсот долларов, хотя я отдал за них вдвое больше в магазине «Бушерон» в Париже. Позвоните им прямо сейчас и убедитесь, что я говорю правду.
Он ничего не знает о «Бушероне», это очевидно, и, более того, ему, похоже, наплевать на него. Главное в другом: в глубине его больших влажных глаз прыгают веселые искорки.
– И заметьте, друг мой, среди всех этих магазинов я выбрал именно вас. Любовь с первого взгляда.
Я попал в точку. Широко улыбаюсь ему, он отвечает мне тем же. Начинаю смеяться, он делает то же самое. Еще немного – и можно похлопать друг друга по плечу. Друзья не разлей вода.
– Ну послушайте, – снова начинаю я. – Это в самом деле очень хорошее дельце, такое вряд ли еще подвернется, не упустите свой шанс. И раз вы так настаиваете на покупке, я уступаю их за пятьсот пятьдесят.
Его смех переходит в неудержимый хохот. Он отступает от порога, приглашая меня зайти в лавку: такого веселого клиента, как я, непозволительно держать у входа. Через десять минут он уже в курсе всех подробностей моего положения и отъезда из Лондона: я сыграл на откровенности и будущих товарищеских отношениях.
Он угощает меня чаем с липкими пирожными, политыми сахарной глазурью, а в это время мои часы переходят из рук в руки. Их внимательно осматривают отец, дяди, родные и двоюродные братья, призванные для окончательной экспертизы.
– Сто долларов.
– Четыреста пятьдесят.
Мы снова хохочем и пьем чай. Часы пошли по второму кругу.
– Сто двадцать долларов.
– Четыреста.
– Сто