Отчаяние. Бомба для председателя. Юлиан Семенов
Такой же красивый… Нет, даже еще красивей… Вам так идет седина… Спасибо, что вы сказали правду… Вы всегда были таким чистым человеком… Только чистые люди честны… Помните, на заимке у Тимохи я говорила, что твои… что… ваши читатели режут фамилию «Исаев» под статьями, когда заклеивают газетами окна на зиму… Я ж поняла тогда, кого вы называли «читателями».
– Я это чувствовал, любовь… Я был так благодарен тебе за это… Мужчина очень гордится, когда любимая все про него понимает… Ведь понять – это значит простить, нет?
– Понять – это значит любить, Максимушка… Вы не спрашиваете про Санечку… Почему? Не хотите сделать больно?
– Да… Не знаю… За эти годы я приучился ждать, когда сам чело… Фу, как ужасно я говорю… Я растерян, Сашенька… Да, я привык, что люди сами говорят то, что посчитают нужным сказать… Но ведь ты не человек… Ты Сашенька…
– Наш Санечка пропал без вести. – Из ее глаз покатились слезы; лицо было прежним, страдальческим, но губы все же таили в себе какое-то умиротворение, появившееся в первое мгновение их встречи. – Санечка пропал в Праге, в последний день войны… Когда выступили власовцы…
– Ты запрашивала командование? Где он был до исчезновения? С кем встречался? Адреса?
– Я писала всем… Я обратилась даже к товарищу Сталину…
– Отвечали?
– Да… «Никакой информацией не располагаем…» Я писала и товарищу Берия… Три раза… Меня пригласили на Кузнецкий мост…
– Куда? – Исаев не понял. – Что это?
– Это приемная Министерства государственной безопасности…
– Ну? – спросил он нетерпеливо и понял, как бестактен он с этим своим требовательным «ну?».
– Мне сказали, – Сашенька замолчала надолго, потом снова заплакала. – Мне сказали, что Санечка ушел с власовцами…
– Это ложь, – отрезал Исаев.
– Я сказала то же самое.
– Мне обещали с ним встречу, любовь… Или мне врали, или он тоже сидит… Ты давно тут?
– Нет… Меня только что привезли из Бутырок.
– Я спрашиваю, давно ли тебя арестовали?
– Три месяца назад.
Когда я вернулся, сразу же понял Исаев; чуть ли не в тот же день…
– В чем тебя обвиняют?
Из ее глаз еще горше покатились слезы, которые как-то странно молодили морщинистое лицо; безутешность свойственна детству или юности, люди средних лет и старики готовы к потерям, в них нет такого отчаяния, как в малыше или девушке; те еще слишком остро ощущают несправедливость, свою беззащитность и малость, страшное противостояние огромного мира; потом это проходит; утраты меняют людей.
– Сначала пришла похоронка на вас… Потом про нашего Санечку написали… что он пропал без вести… Это очень позорно, вы ведь знаете, как это у нас позорно… А я кинохронику смотрела, бои за Будапешт, бежал наш солдатик, а потом вдруг исчез, прямое попадание мины, облачко, ямка, и ни следа от человека… А матери его: «пропал без вести»… Ни пенсии, ни помощи…
– Саня жив. И он не предатель, – повторил Исаев. –