Дети на дороге. Иван Калашников
ты ему обо мне рассказывала? – спросил он, не поворачивая головы.
– О тебе не надо ничего рассказывать, Джаз, – ответила она. – Ты сам – как тяжелый и грустный рассказ… И ты сам его написал.
– Значит, он не знает, кто я такой?
– Нет, – сказала она. – И не узнает никогда. Извини, но я…
– Я понимаю, – перебил её Джаз. – Когда можно будет увидеть его вновь?
Девушка вздохнула.
– Никогда, – произнесла она, и слово прозвучало в воздухе как свист опускающегося топора. Джаз быстро перевёл взгляд на неё.
– Как это?
– Мы уезжаем, Джаз, – сказала Ксения. – Уезжаем туда, где можно прожить нормальной, полноценной жизнью.
Джаз вновь посмотрел на ребёнка. На своего ребёнка.
– Ты оставишь мне адрес? – проговорил он. – Номер телефона?
Она невесело улыбнулась:
– Чтобы однажды увидеть тебя на пороге своего дома?
– Нет, – Джаз помотал головой из стороны в сторону. – Я обещаю…
Ксения посмотрела ему в глаза, всё так же улыбаясь. Что-то общее всё же было между этими тремя людьми, оказавшимся в одно время в осеннем городском парке, какая-то неуловимая гармония. Это называлось…
Вернувшись домой, Джаз снял плащ, разулся, поставил перед раскрытым окном самый скрипучий стул и, закинув ноги на подоконник, уставился в разгоравшийся золотой листвой осенний день. Чуть позже он обнаружил забытую им кучу детских сладостей на кухонном столе. Когда и где он это приобрёл – Джаз вспомнить не смог…
август, 1992 год
Вторая причина
Мягкая офисная мебель раздражала, раздражал большущий письменный адвокатский стол, сделанный из пластика, раздражало обилие канцелярских мелочей на поверхности стола и это хитрое устройство, сделанное из пластмассовых планок, висящее на окне, названное слащавым иностранным словом – жалюзи. Пальцы сжимались в кулаки, под скрип зубов выступали желваки на скулах, но Андрей знал, что причина его раздражения, незаметно переходящего в злость, отнюдь не в обстановке адвокатского кабинета, располагающего к продолжительной продуктивной беседе.
Адвокат – в миру его называли Стивой – смотрелся здесь почти смешно. Полный, краснощeкий мужчина двадцати восьми лет, пытающийся изгнать из глубины своих глаз вину. Смешным он был только для Андрея, знавшего адвоката ещё со студенческой скамьи. Ты виновен, Стива, подумал Андрей, на этот раз виновен ты и защищать ты будешь сегодня самого себя.
Однако оттого что в этом кабинете сидел именно Стива, оттого что он был таким родным и близким, оттого что Андрей называл его Стивой, не Костиком, и уж конечно не Константином Дмитриевичем, именно поэтому раздражение не могло перерасти в злость.
– Сколько ей лет? – бесконечно устало спросил Андрей, не глядя на Стиву.
Тот почувствовал, что его последний за этот день клиент не собирается разносить офис на зубочистки, глубоко вздохнул, сложил пальцы в замок и, подняв глаза к потолку, протянул:
– Ну-у-у…