Чувства и вещи. Евгений Михайлович Богат
английские романы, анамнезы в историях болезней, эту часть Эксперимента они выполнили с восхитительной четкостью. Дальше пошло даже лучше. Большая часть членов домкома засела у Коршуновых, а двое заняли наблюдательные посты поблизости жилища Шеляткина – выше его и ниже. Павлюченков, который руководил Экспериментом, внес в его выполнение увлекательно-детективные моменты разведывательно-боевой операции.
Затем была выключена электроэнергия во всем доме, и экспериментаторы, сидевшие у Коршуновых, удостоверились, что странная, въедливая нота оборвалась. Но успех Эксперимента был не в этом, его историческая роль была в том, что сам Шеляткин вышел, – вот она, улика долгожданная, вот! – вышел на лестницу с саморазоблачающим вопросом: «Что у нас, товарищи, с электричеством творится?» Зачем пенсионеру днем электроэнергия? Если не для тайных, кощунственных дел.
Второе посвященное Шеляткину заседание товарищеского суда вел Павлюченков. Дубровина выступала как оратор. Даже в бегло-протокольной записи этого выступления угадывалась потом торжественная медь. Казалось, это не русский язык – латынь или речь в трибунале времен Великой французской революции.
Разбирали опять в отсутствие Шеляткина – он лежал после мощных уколов: не выдержал Эксперимента. Дубровина говорила о великом успехе Эксперимента, потом, оторвавшись от эмпирической действительности, воспарила над ней и говорила о Добродетели и Жертве. Добродетелью была тишина. И за нее следовало бороться. Жертвой был Шеляткин. Она называла его жертвой не потому, что он не виноват – ведь разбирательство его дела становилось бы совершенно абсурдным, – она называла его жертвой потому, что он не раскаялся, не повинился, обуянный гордостью, замкнулся в себе. Он жертва собственного самолюбия и, видимо, алчности.
Товарищеский суд решил: «Наложить штраф на квартиросъемщика Шеляткина в сумме 10 рублей; разъяснить гр-кам Коршуновым, что при непрекращении шума они имеют основание возбудить в суде дело о выселении в порядке частного обвинения…»
Почему не был оштрафован Шеляткин, я объясню потом, а сейчас сообщу, что райсовет через месяц отменил это решение, а заодно и первое как абсолютно бездоказательные.
Это был хороший для Шеляткина день. Он раскрыл утром двадцать первый том. Днем ему стало лучше, он вышел погулять, и опять задержал его у подъезда Павлюченков:
– Постой! Ты – человек, не шуми!
– Да не шумлю я, – улыбнулся Шеляткин, – сижу и читаю.
– Откуда же эти въедливые сигналы? – наступал Павлюченков.
– А может внеземная цивилизация подает голос, – пошутил Шеляткин.
И самому понравилось, что пошутил непринужденно, весело, легко, как и советовал ему доктор: как можно чаще шутить, улыбаться. – Подает голос, – повторил еще веселее Шеляткин, – сообщает что-то.
– Что сообщает? – совсем нахмурился Павлюченков. – Что она может сообщить?..
Юмор, как и алкоголь, он не воспринимал.
– Ну, – чуть растерялся Шеляткин от заостренной конкретности