Рудольф Нуреев. Жизнь. Джули Кавана
ее сияющие глаза и выражение лица говорили сами за себя. Тут Рудик совершил поступок, вызвавший бурное негодование поклонниц. Он подарил Лоле все свои цветы…
Такая бестактность вызвала резкое осуждение самых фанатичных поклонниц Рудольфа, которые за одну ночь стали его врагами; они выкрикивали оскорбления, когда он шел по улице, и названивали ему в любое время, «делая жизнь семьи Пушкиных невыносимой». Ходили слухи, что на сцену собираются бросать березовые прутья вместо цветов – «в знак публичной пощечины», – но этого не случилось. Только однажды среди букетов нашелся букетик фиалок с запиской: «Осел останется ослом, хоть ты осыпь его цветами!»
Несмотря на оплошность с цветами, Рудольф прекрасно понимал, что «общение с иностранцами» опасно. Поэтому он отказался, когда Лола Фишер пригласила его на ужин. Словно кожей ощущая присутствие Ксении (она стояла рядом и ждала, когда можно будет отвезти его домой), он согласился на следующий день позавтракать с американцами. Утром, когда Рудольф вошел в ресторан гостиницы «Европейская», все американские актеры встали и зааплодировали – его первые аплодисменты от западной публики.
Месяц спустя, когда Рудольфа назначили танцевать с Аллой Шелест в двух спектаклях «Жизели», ленинградские балетоманы были озабочены не тем, что он ее затмит – этого не мог сделать никто; ее сценический образ был ошеломляющим, – а тем, что он был слишком неопытен для того, чтобы стать партнером танцовщицы, «чье имя свято». Одна из поклонниц даже вызвалась побеседовать с балериной и отговорить ее танцевать с Нуреевым, но, едва та начала, как Шелест велела ей замолчать: «Что ты говоришь, Наташа? Нуреев – эпоха в балете».
Шелест он понравился с первой же совместной репетиции; она отмечала его «необычайную внутреннюю живость», быструю реакцию и чуткость к каждому нюансу смысла. «Ему не нужно было объяснять, почему ты сделала это так, а не иначе». Их связывала глубокая симпатия и взаимное уважение. «Именно Шелест, – замечает Вадим Киселев, – привила Рудольфу вкус к изменениям… Она научила его, как из пяти процентов добиваться ста». Хотя она была высококультурной женщиной, вне сцены Шелест казалась неприметной, не слишком красивой, приземистой. Однако, когда она начинала танцевать, происходило нечто замечательное: она так гипнотизировала зрителей, что казалась настоящей красавицей. Заметив, что нахальное, «хулиганское» исполнение Рудольфа не сочетается с аристократизмом Альберта, она проводила часы в классе, помогая ему сконцентрироваться и скорректировать трактовку образа. Но вечером 30 июня даже самые преданные поклонники Рудика испытывали дурные предчувствия. «Я была очень насторожена, – вспоминает Фаина Рокхинд. – Но какой чудесный спектакль они показали! Шелест позволила Рудику много свободы; он стал гораздо более независимым в роли». «Многие беспокоились, потому что он танцевал с Шелест, – записала в дневнике Галина Пальшина, – но все прошло хорошо. Он был создан для этой роли, для этого балета…