Повторение пройденного… Былинки. Александр Раков
напрочь искажено сознание. Дай им денег на жизнь, с жильем устрой, работенку предоставь – все едино бросят и уйдут шляться в мороз, по подвалам, с риском быть забитыми насмерть молодой шпаной ради тренировки ударов или своими же в пьяной драке. Никак не могу взять в толк, что движет этими нестарыми и внешне способными к труду людьми? И еще странность – всегда они в одиночку, редко вдвоем, разве что с испитой подругой. Только человек с нездоровой психикой может выбрать такую тяжелую и опасную жизнь. Или одержимый бесом.
Человек погибал на глазах,
по наклонной катился куда-то.
Мать давно пребывала в слезах:
«Может, в чем-то и я виновата?»
И сестра волновалась, и брат,
предлагали поддержку и помощь.
Не хотел он, катился как в ад,
как в подполье по жёлобу овощ.
И подруги его, и друзья
дружно руки тянули: «Возьми же!»
Он не слушал их, мимо скользя,
устремлялся все ниже и ниже.
Шесть лет прошло со дня выхода в свет первой книги «Былинки», где я писал о солдатах-инвалидах, стоящих в переходе метро на Невском. Сколько воды утекло за эти смутные годы, а они по-прежнему клянчат деньги по вагонам. Я лица их наизусть знаю, только сзади певцы в форме на своих двоих пристраиваются, а вожак прежний – без одной ноги. Неужто всю жизнь взялись попрошайничать? Неужто без ноги работы не найти? Да не желают они работать, раз легкие деньги ручейком сердобольная Россия в их жадные руки льет. Это порода такая, или профессия – кто их разберет… Сидит в инвалидном кресле с распухшей рожей, никогда он в армии не был, не знает, чем портянка пахнет, а тельник из-под камуфляжа выглядывает.
Сколько нищих в военной форме!
Если б все они встали в строй,
то не только все б стало в норме
и страна гордилась собой,
дембельнув их, сыскали б руки,
чтобы сеять и молотить,
а чуть-чуть погодя и внуки
научились б Отчизну любить.
Идиллическая картина.
Не Россия, а сущий рай.
А сегодня хмельная скотина
нагло требует: «Рупь подай!»
Может, он и служил взаправду,
но, устав от его нытья,
я готов сказать: «Ах ты, падла,
где же все-таки честь твоя!»
Сколько знал я «афганцев» стойких,
все ж нашедших место в строю,
не пропахших гнилой настойкой,
не продавших совесть свою!
Но на деле молчу и прячу
обжигающий гневом взгляд,
и сую червонец, и плачу,
и шепчу: «Не тужи, солдат!»
Знает: постыдится русский человек документ смотреть, даже расспрашивать постесняется. Или сидит на ступеньках молодая женщина с младенцем – он так на моих глазах и подрастает.
Мать с младенцем сидит на краешке тротуара у рощи Марьиной: баю-баюшки, баю-баюшки, мы дождемся бутылки подаренной! Ах, о чем, о чем эта женщина, чье лицо алкоголем изморщено? Достоевщина…