Записки гайдзина. Вадим Смоленский
оседать. Чтобы она не рухнула совсем, пришлось ставить подпорки. Конечно, профессор был уже солидным человеком и не мог себе позволить такого радикального акта, как перенос пупа земли из Вены в Токио. Он ограничился косметической правкой своих мрачных прогнозов. Конец света по-прежнему стоял на повестке дня, но уже не с такой непреложностью. Человечество могла спасти японская модель.
По конверту тянулись лапидарные крючки слоговой азбуки.
– Да, это вам, – сказал я. – Видите, написано: «Ри-ся-й-ни-ко-фу».
– А от кого?
– От Мураямы! – встрял Федька. – Рауль Абрамыч, чайку?
– С удовольствием. Так от кого?
– Это из полиции, – сказал я. – Вот иероглифы.
По лицу профессора разлилось недоумение. Федька заметил это и плотоядно ухмыльнулся.
– Отвоевались! – глумливо сказал он. – Скидавайте сапоги – и к овражку! Ихнее благородие приказали всех в распыл.
– Подожди, Федя! – профессор был взволнован. – Чего они хотят?
Я вскрыл конверт. Господин Лишайников приглашался в отделение полиции для обмена старых водительских прав на новые.
– Так ведь это еще когда будет! – воскликнул он, когда я перевел. – У меня права действительны до мая!
– Извещают заранее, – сказал я. – Чтобы вы помнили. Чтобы планировали.
Федька у раковины наполнял чаем третий стакан. Рауль Абрамович медленно взял у меня конверт и положил обратно в пиджак.
– Да! – сказал он и тряхнул посеребренной головой. – Да! Вот за что я люблю эту страну! Во всем система! Во всем порядок! Все для людей!
– Для баранов тут все, а не для людей, – проворчал Федька, ставя перед профессором стакан чая. – Для безобидных, покорных баранов. Сахарок берите.
– A y нас лучше, что ли? – Рауль Абрамович метнул в стакан два куска рафинада и строго блеснул очками. – Бандиты всякие, неплатежи, олигархи, и каждый на каждого плюет – это лучше, да?
– Лучше! – Федька хлопнул ладонью по столу – Потому что это динамика. Это жизнь! А тут никакой жизни нет. Тут болото.
– Ты не понимаешь, Федя, – загорячился Рауль Абрамович. – Тут Восток! Они тут видят прекрасное. А у нас никто ничего не видит. Все ослепли от ненависти. У нас только вот это – убить, украсть, и всё. А тут эстетика.
– Да какая там эстетика… Это миф! Вы поддались гипнозу.
– Ничего не миф. Ты послушай. Я в субботу ходил грибы собирать. Иду и вижу: сидит мужик. На корточках сидит и меня зовет. Я подхожу, а он мне цветочек показывает. Цветочек растет среди камней – и он меня пригласил им полюбоваться.
– Да он, наверное, посрать присел, ваш мужик, а тут вы со своими грибами…
– Вот-вот. Человек любуется цветком, слагает трехстишие, а у тебя в голове одно – «посрать». Я про это и говорю. Мне даже стыдно тогда стало, что он ходит в лес на цветочки любоваться – а я там грибы срываю, чтобы жрать их потом. Или вот сакура то же самое – им даже плодов с нее не надо.
– Правильно!