Линия мести. Марина Серова
по специальности, я врала, что не помню, потом говорила, что училась в каком-то университете, однако после него не работала. По крайней мере, я не помню, чем занималась до ранения. В свою очередь, я старалась выведать у доктора, что ему известно про обстоятельства моей травмы. Как ни пыталась я вспомнить, кто в меня стрелял, на ум ничего не приходило. Врач тоже не знал, каким образом я получила пулю и сотрясение мозга. А может, знал, но по какой-то причине не хотел мне рассказывать? В таком случае моя ложь по поводу моей профессии не имеет никакого смысла. Но все же я продолжала играть роль жертвы амнезии.
Степан Сергеевич – так звали моего лечащего врача – навещал меня в среднем два раза в день, иногда чаще. Все остальное время возле меня находилась какая-нибудь медсестра. Я всегда спрашивала, как зовут мою очередную сиделку, стараясь запоминать имена и отчества, дабы окончательно восстановить свою память. Пока за мной ухаживали четыре медсестры: Роза Андреевна, женщина лет сорока – сорока пяти в светло-розовом халате и колпаке, Наталья Владимировна, молодая фигуристая женщина с кудрявыми волосами, Вера Алексеевна, довольно строгая и неразговорчивая, и Любовь Романовна, которая производила впечатление добродушной и жизнерадостной особы. Поначалу я не стремилась завести разговор с медсестрами, однако потом поняла, что чем чаще я стану общаться с окружающими, тем скорее восстановлюсь. Поэтому я охотно поддерживала любую беседу – в основном о ничего не значащих вещах. Когда я находилась одна в палате, то пыталась вспомнить грамматику тех иностранных языков, которые знала. Придумывала про себя фразы на французском, английском, испанском, составляла простые предложения. Однажды я попросила Степана Сергеевича принести мне томик каких-нибудь стихов. Врач сперва удивился, потом решил, что в обычной жизни я люблю поэзию, и в очередной свой визит положил на прикроватную тумбочку томик Есенина. Я не стала объяснять ему, что решила заучивать наизусть стихи, дабы восстановить свою память. Первоочередной моей задачей стало вспомнить, при каких обстоятельствах я попала в больницу, и для этого я использовала все методы, которые казались мне подходящими.
Все же у меня пока было слишком мало сил на то, чтобы долго читать, не говоря уже о том, чтобы учить стихи. Поначалу я не могла даже прочитать одно стихотворение – уставала правая рука, которая держала маленькую карманную книгу, начинала болеть голова, и я просила дежурившую рядом медсестру дать мне обезболивающее и забрать книгу. Я даже не успевала разозлиться на собственное бессилие – когда проглатывала очередную таблетку, на меня нападала сонливость, и я проваливалась в дремоту. Когда открывала глаза, пыталась взять книгу снова. Сперва это тоже не удавалось – стоило мне пошевелить хотя бы пальцем руки, как начинало болеть травмированное плечо. Я превозмогала боль, брала книгу, но пальцы не удерживали томик, и тот падал на пол. Я чувствовала себя беспомощным инвалидом. От бессилия на глаза наворачивались слезы, и мне приходилось успокаивать себя тем,