Не бойся тёмного сна. Александр Гордеев
пожалуйста: «Я – Нефедов Василий
Семенович».
– Да сколько угодно, – растерянно ответил пациент и
щедро повторил свое полное имя.
– А вот когда вы произносите эти слова, –
подозрительно зацепился бородатый, – то вы ощущаете
себя именно этим человеком?
– Прошу прощения, так я что в психиатрической
больнице? – с иронией спросил Нефедов (сказать «в
психушке», опять таки не решился – ситуация и впрямь
была странноватой) и на всякий случай серьезно
прислушавшись к себе, заключил. – Да, я ощущаю себя
именно собой, а не Наполеоном Бонапартом и тем более не
Фридрихом Энгельсом.
– Что ж, не беспокойтесь, именно вы-то нами и нужны,
– с улыбкой заверил старший. – Расскажите о себе что-
нибудь еще.
– Да что же нового вам расскажешь? В истории болезни
все есть: сами знаете, что у меня с сердчишком не все в
порядке…
– Нет, не об этом… Кто вы? Чем занимались? Кем были?
– Как это «были»? Да кем был, тем, надеюсь, и остался,
если уж ожил («ожил я волю почуя» – вдруг пришло в
голову совершенно нелепое). Я – писатель, если это будет
позволительно, написал несколько книг. Правда, может
быть, не особенно путных, ну, да потомки рассудят…
– Кстати, вы можете сесть, – предложил старший, – если
вам это удобней.
7
Нефедов не понял: сесть после операции?! Он все же
сменил позу и обнаружил, что этого мало. Это небольшое
шевеление пробудило в нем страстную жажду двигаться…
Он поднял голову, оторвал от постели спину, опустил ноги
и без всякого напряжения, без всякой лени в своих старых
костях сел. В теле было лишь чувство бодрости и здоровья.
– Вы можете и пройтись, – подсказал старший.
Сам не понимая как это возможно, Василий Семенович
встал и пружинисто прошелся по палате. Понятно, что они
просто любовались таким бодрячком. Их взгляды мешали,
потому что тело пылало желанием потянуться. Эх,
потянуться бы так, чтобы движением тронуло каждую
клеточку.
– Вы подвигайтесь, подвигайтесь, как хотите, – заметив
его намеренную сдержанность, снова подсказал старший.
И тогда Нефедов позволил себе все: и потянулся, и
наклонился во все стороны, и присел и даже чуть-чуть
пробежался от стены до стены, высоко и часто поднимая
коленки, как запасной футболист перед выходом на поле. И
это в семьдесят пять-то лет! Да еще прямо у больничной
койки! Спохватившись, Василий Семенович смущенно и
пристыжено опустился на кровать, но радость распирала
его.
– Ну, господа-товарищи, – сказал он, светясь глазами и
чувствуя, что от этих прыжков у него даже дыхание не
сбилось, – вы вдохнули в меня жизнь. Так не бывает. Это
чудо какое-то… Но почему вы не спрашиваете об
ощущениях?
Рассевшись