Молодой Бояркин. Александр Гордеев
после армии, а Полина и Людмила
уехали сразу после школы.
В лето, когда разъехались почти все, просторная ограда Степаниды полностью заросла
стелющейся мягкой травой, и на душу старухи пришло успокоение оттого, что жизнь, когда-
то клокочущая по всем закоулкам большого хозяйства, перетекла теперь в другие, более
счастливые места. Так прошел год, второй… Очень обрадовал ее тоненький черемуховый
прутик, проросший у самого крыльца от оброненной ягодки. Степаниде понравилось сидеть
на прогретом солнцем крылечке и смотреть на этот хлипкий росток. За свою жизнь она
привыкла наблюдать подрастание по отметкам на колоде, по коротким штанам и рукавам, но
тянущийся прутик давал удовлетворение более глубокое. Ростку она тоже желала добра, но
его для этого не требовалось пересаживать. Было что-то согревающее в том, что он должен
был вырасти, процвести и высохнуть здесь. У Степаниды появилась мечта – в полное
цветение черемухи сфотографироваться на крыльце вместе с кустом, с домом, и карточки
разослать на память детям. А тогда уж и умереть спокойно.
В селе осталась только Мария с мужем Алексеем да с детьми Колькой и Анюткой. И
поэтому этих последних она жалела больше всех, а Кольку, который дневал и ночевал у нее,
наставляла брать пример с дяди Никиты – служить в городе и после армии домой не
возвращаться.
Подначиваемый бабушкой, Николай частенько приставал к отцу с вопросом – почему
они никуда не уедут? Почему бы, например, не уехать на Байкал, как это сделал дядя Гоша?
Дядя Гоша был непререкаемым авторитетом. Он ездил на легковушке под серым
выцветшим брезентом, с двумя жесткими скамейками по бортам, между которыми всегда
бренчали какие-нибудь железяки. Николай любил с ним ездить. Ехали они как-то… Солнце
жарит, пыль в носу щекочет, а дядя песни поет. Какое слово племянник загадает, с таким
словом дядя песню запоет.
– Ух, что-то нас затрясло, – сказал он однажды в дороге, – надо скорость прибавить,
тогда ямы будут незаметны.
– Как это? Почему? – удивился Николай.
– А ямы нас трясти не будут успевать. Оно в жизни так и есть, племяш… Чем сильнее
живешь, тем меньше мелких ям.
Николай тогда не все еще понимал, но ему такое общение нравилось. Ни у кого не
было столько книг, как у дяди Гоши. Именно он первый в селе сделал у себя в доме городское
отопление – когда топили печку, наверху урчал бак, а по батареям булькала горячая вода.
Отец часто хвастался, что его шуряк – голова, и любил рассказывать истории о том,
как кто-нибудь пытался обдурить его по части техники и как это не удавалось.
В том, что дядя Гоша уехал потом из села, Николаю тоже увиделось какое-то
преимущество. По радио поют: "Славное море, священный Байкал…" И жить рядом с ним,
наверное, не шутка. И хотя говорили, что уехал он, во-первых, из-за ссоры с председателем
колхоза,