Возвращение чувств. Машина. Андрей Арсланович Мансуров
этого дара я рано повзрослела, и разочаровалась в большинстве людей. Но он же позволил мне и выстоять, а позже – выбрать несколько верных и надёжных друзей, и в том числе и моего покойного мужа! Царствие ему, бедняге, Небесное…
Она помолчала, опустив взгляд, и, вновь подняв его, тише и спокойнее продолжила, подавшись несколько назад:
– Если бы он перешёл к моей… наверное, она бы сейчас сидела здесь, а не ты.
Но он не перешёл. К сожалению. Похоже, я – последняя носительница его в нашем роду. – женщина опустила, наконец, глаза, сложив руки на животе. Что-то поправила у себя на испачканной рубашке. Закусила губы, отпустила их. Затем снова, словно собравшись с силами, взглянула на Катарину, оценивающе и открыто.
– Судя по всему, похожий, хоть и не совсем такой, дар есть и у тебя. Я чувствую какой-то внутренний стержень. Твою волю к жизни. Ты… много страдала. Но ты не сломлена, как оказалась сломлена моя… – она всё-таки выговорила, – дочь. И ты немолода – это я тоже чувствую. Я думаю, ты где-то моего возраста. Я права?
– Да, мне за сорок.
– Всё правильно. Я могу видеть людей такими, какие они внутри. Например, – она покачала головой, – я сказала Белле, что её муж – тряпка, и если она всё же выйдет за него, то рано или поздно окажется жертвой чужих интриг – он не сумеет её защитить или уберечь. Я оказалась права.
К сожалению.
Ты же – опытна и сильна. Сильна духом. Ты – боец. О, я вижу – ты умеешь сражаться… Сражаться отчаянней и лучше многих мужчин. В любой ситуации. Ты – точно, сильней многих мужчин…
Именно поэтому ты здесь.
И именно поэтому я помогу тебе. Безмозглая размазня не удостоились бы моей помощи, но ты – другое дело… Впрочем, – как бы самой себе тихо напомнила она, – безмозглая размазня и не сидела бы сейчас передо мной…
Несмотря на критическую ситуацию, и ужасную спешку, Катарина молчала – она просто не знала, что сказать. Она, как ей казалось, ощущала всю тяжесть решений, которые уже приняла, зная, что всё кончено для души её настоящей дочери, эта мужественная женщина.
А как бы вела себя она сама? Смогла ли бороться в такой ситуации, окажись она на месте этой матери, лишённой не дочери даже – а куда страшней?!..
– Вы… очень добры ко мне… – выдавила она из себя наконец, – И вы… сильно преувеличиваете мои… способности. И заслуги. Спасибо. – ей всё же пришлось отвернуться, чтобы скрыть вновь подступившие слёзы и острое чувство жалости.
– Нет, не жалей обо мне. И не думай больше ни о чём … постороннем. – снова деловой, спокойный тон. Всё же у её матери – железные нервы, – Принимай всё, словно ты действительно – моя дочь. Так будет лучше для нас обеих!
– Вы правы! Но всё равно – спасибо! Вы ведь и правда, вернули мне надежду!
– Хорошо, пусть так. А сейчас скажи – чем конкретно я могу помочь?
Внезапный переход к насущным проблемам отрезвил Катарину: мысли чётко заработали, сознание вернулось снова в эту светлую, затянутую узорчатым шёлком комнату в отчем доме, в Париже, всего в нескольких часах