Мать сыра-земля. Борис Пильняк
Кузя был молчалив.
– Когда князя-барина мужики порешили убить, – этот самый Цыпин пришел ко князю Кадомскому и говорит: – "Так и так, уехать вам надо, громить вас будут, порешили мужики убить." – Князь лакею. – "Приказать заложить тройку!" – А Цыпин ему: – "Лошадей, ваше сиятельство, дать вам нельзя, мы не позволим." – Князь заметался, вроде прасола нарядился, сапоги у купца взял, картуз и на шею красный платок, – жена шаль надела. Вышли они ночью, потихоньку, – а у мосточка им навстречу Цыпин: – "Так и так, ваше сиятельство, на чаек с вашей милости, что упредил." – Дал ему князь монету, рубль серебром, – и кто убил князя – неизвестно.
Кузя замолчал. Некульев тоже молчал. Ехали шагом в кромешном мраке. Изредка горели на земле ивановские червячки.
– А то вот еще, кстати сказать, жил в одном селе мужик, очень умный, хозяйственный мужик, звали, скажем, Илья Иванович, – начал не спеша и напевно Кузя. – А у него была жена красавица, молодуха, и жена мужу верная, звать – Аннушка. А село было большое и в ем, заметьте, три церкви разным богам… И вот пошла Аннушка к обедне, а кстати сказать, в каждой церкви обедни начинались в разное время. Идет Аннушка, а навстречу ей поп: – "Так и так, здравствуй, Аннушка", – а потом в сторонку: – "Так и так, Аннушка, как бы нам встретиться вечерком, на зорьке?" – "Чтой-то вы, батюшка?" – ему Аннушка, да шасть от него, прямо в другую церкву. А навстречу ей другой поп: – "Так и так, здравствуй, Аннушка!" – и опять в сторону: – "Так и так Аннушка, не антиресуешся ли ты со мной переночевать?"
– Ты это про что говоришь-то? – спросил недоуменно Некульев.
– А это я сказку рассказываю, – очень все любят, как я рассказываю.
– И еще был бодрый солнечный день, – день, который благостным солнцем вышел из сырого мрака степной грозовой ночи, когда до одури пахло и лесною, и земною, – благодатью. Легкие бухнули, как рубка от воды, хорошо пахнет, когда неклены топятся солнцем. Оторопелый белый дом ящерками и осколками стекол грелся на солнце, и с виноградника на террасе, едва лишь коснуться его, зрелые падали капли дождя. Волга над обрывом плавила солнце, нельзя было смотреть. Если вставить рамы, привинтить дверные ручки, вмазать отдушники и дверцы к печам, застлать растащенный паркет новым полом, – дом будет попрежнему исправен, все пустяки! – И из дальних комнат, глухо отчеканивая потолочным эхо шаги, в комнату, где на наружной двери была вывеска – "контора", – вышел бодрый человек в синей косоворотке, в охотничьих сапогах, – красавец, кольцекудрый, молодой. Пенснэ перед глазами сидели как влитые, – совсем не так, как непокорствовали волосы. В конторе, скучной как вся бухгалтерия земного шара, на чертежном столе лежали планы и карты, и на другом – зеленое сукно было залито чернилами и стеарипом многих ночей и писак, – и солнце в окна несло бодрость всего земного шара. Навстречу Некульеву шагнул Кузя. Руки по швам, – и был Кузя босоног, в синих суконных жандармских штанах и бесцветной от времени рубахе, не подпоясанный и с