Да не опустится тьма!. Лайон Спрэг де Камп
убираются туда, откуда…
– …гнусные выдумки о двойственной природе! Мы, монофизиты…
– Я якобит и запросто уложу любого, кто…
– Вышвырнем отсюда всех еретиков!
В воздухе засвистело, и Пэдуэй едва успел увернуться от кружки. Когда он осмелился вновь поднять голову, комната превратилась в сплетение рук и ног. Бровастый держал якобита за волосы и молотил его лицом о стол. Светловолосый ревел боевую песнь вандалов и размахивал деревянной скамьей. Пэдуэй пихнул какого-то ревнителя ортодоксальности; на его месте появился другой и немедленно пихнул Пэдуэя. Потом их захлестнул поток тел.
Пока Мартин, словно рвущийся к поверхности воды ныряльщик, пробивался сквозь толщу вопящей и брыкающейся человеческой плоти, кто-то ухватил его за ногу и попытался откусить полступни. Так как Пэдуэй был в надежных, практически неснашиваемых английских башмаках, нападающий ничего не добился. Тогда он переместил свою атаку на лодыжку Пэдуэя. Мартин взвизгнул от боли и саданул обидчику коленом в лицо.
Еретики оказались в меньшинстве. Ряды их быстро таяли, по мере того как побитых выбрасывали за дверь. Пэдуэй заметил сверкнувшее лезвие и понял, что ему давно пора спать. Будучи человеком нерелигиозным, он меньше всего хотел положить жизнь за единую, двойственную или любую другую природу Бога-сына.
Томасус-сириец укрывался под столом. Когда Пэдуэй попробовал его оттуда вытащить, банкир в ужасе вскричал и ухватился за ножки с такой тоской и отчаянием, словно стол был женщиной, а он сам – моряком, шесть месяцев не видевшим суши.
Светловолосый вандал все еще яростно размахивал скамьей, и Пэдуэй окликнул его. Перекрыть стоявший шум было невозможно, но Мартин выразительно показал на дверь. Через несколько секунд путь был очищен. Все трое вывалились наружу, прорвались сквозь собравшуюся толпу и бросились наутек. Раздавшийся вслед истошный вопль заставил их бежать еще быстрее, пока они не поняли, что это кричит пустившийся вдогонку Аякс.
Наконец они уселись на лавочке в парке на краю Марсова поля, недалеко от Пантеона, где Пэдуэй впервые увидел постимперский Рим. Едва отдышавшись, банкир запричитал:
– Мартинус, почему ты позволил мне пить это адское зелье? О, моя голова! Если бы я не был пьян, разве ввязался бы я в религиозный спор?
– Я советовал тебе не налегать, – напомнил Пэдуэй, – однако…
– Знаю, знаю. Но ты обязан был остановить меня – в крайнем случае силой! Несчастная моя голова! Что скажет жена!.. Видеть больше не желаю твое варварское пойло! Кстати, а где бутылка?
– Потерялась в суматохе. Но мы и так уже все выпили. – Пэдуэй повернулся к вандалу. – Я должен поблагодарить тебя за наше счастливое спасение.
Светловолосый мрачно пожевал ус.
– Пустяки. Религиозные склоки – недостойное занятие для порядочных людей. Позвольте представиться: Фритарик, сын Стайфана. – Он говорил медленно, иногда задумываясь в поисках нужного слова. – Некогда я был человеком достойным, из знатного рода… Теперь же – всего лишь бедный