Трюм и палуба. Александр Грин
сильно удручало. Он переступал с ноги на ногу, подвигаясь к трюму, и тихо повторил глухим, умоляющим голосом:
– Будьте такие добрые! Нет ни копейки, все…
– Отстань! – моряк досадливо передернул плечами. – Вас тут столько шляется, что хоть на балласт употребляй. Я не могу, сказано тебе это или нет?
Груз плавно колыхался в воздухе, вздрагивая и покачиваясь. Парень быстро осмотрел его: канат плотно охватывал ящики.
– Майна! – взревел турок.
Громыхнула цепь, и ящики ринулись вниз, мелькнув светлым пятном в сумрачном отверстии трюма. Через минуту из глубины долетел стук, и цепь, болтаясь, взвилась вверх, на крюке ее висел строп.
– А-ха-ха! – сказал парень, заглядывая в трюм. – Происшествие!
– Ты чего? – вскипел старший помощник. – Пошел вон!
– Шапку уронил, – растерялся проситель, нагибаясь еще ниже. – И как это я…
– Разиня! – бодро крикнул жизнерадостный штурман, смеясь глазами. – Куда смотрел?
Желчный моряк плюнул и отошел в сторону. Ему был противен этот слоняющийся бездельник, паразит гавани, живущий сегодняшним днем. Он не выносил бродяг, разъезжающих из порта в порт, пьяниц с сомнительной репутацией, людей, не умеющих держаться на судне более месяца. К тому же у него были свои заботы. Нельзя обременять людей пустяками.
– Полезем! – сказал стриженый человек, подходя к трапу. Выжидательная улыбка штурмана сопровождала его.
– Шапка тирял! – оскалился турок, подмигивая другим. – Караш малчык, шапка плохой!
– Эй! – закричали из трюма. – Шапка чья? Эй!
Парень ступил на отвесные перекладины трапа и стал опускаться, неловко перебирая руками. Внизу его ждали. Маленький, юркий матрос, растопырив на пальцах злополучную джонку, протягивал ее собственнику. Грузчики смотрели неодобрительно.
– Честь имею поднести – головка ваша, – сказал матрос. – Хорошая голова, складная!..
Кто-то, пыльный и темный, проворчал в углу:
– Не мог свое сокровище на палубе обождать!..
Парень молча надел шапку. Трюм был почти весь забит грузом, и только в середине, под самым люком, оставалась небольшая квадратная пустота. Было прохладно, слегка отдавало сыростью, мышами и сушеными фруктами. Ящики с посудой лежали на плоских, тугих мешках, каждый отдельно.
– Ну – вира[7] отсюда, приятель! – сказал матрос. – Головка при вас, айда!..
Парень занес ногу на трап и спросил:
– Много грузить?
– Четырнадцать тысяч прессованных леших, – озабоченно проговорил матрос. – Нет, немного, кажись. Местов тридцать, не более, сюда еще пойдет.
– Так, – сказал парень. – Прощайте.
– Отчаливайте. Без вакансии?
– Нет, проехать хочу.
– Ага! Черти, легче майнать!
Отвергнутый пассажир влез на палубу и пошел домой с веселым лицом. Ящики не были завалены грузом – только это и нужно было ему знать: ехать он никуда не собирался.
II
– Из тебя никогда не будет толку, Синявский. Это я тебе верно говорю, безо всякой фальши. Я, брат, знаю людей.
Вира – вверх (жарг.).