Океан мерзостей. Иван Андреевич Розанов
на свете ребёнок!
– А как зовут вашу девочку?
– Ангелиной. У меня подруга в Луганске есть, в один год со мной родила, тоже Ангелиной девочку назвали. Её убило миной… – Люба снова поникла, и пустила слезу.
– Мы договорились, что она девочку свою Гелей называть буду, а я свою просто Ангелиной. Теперь уже нет смысла, – добавила девушка ещё.
– Люба, Люба, всё будет хорошо! Всё хорошо будет с вашей девочкой. Сколько ей годиков?
– Два… – переводя дыхание, ответила Люба.
– Совсем малышка ещё. Всё хорошо будет у вашей малышки! Самой лучшей вырастет.
– Да, – сказала Люба, и видно было, как мысли о дочке, пускай что и раненой, придавали ей силы, ведь в самом деле сильнее увечий и даже, пожалуй, сильнее самой жизни и самой смерти бывает материнская любовь. Люба неожиданно обратилась к Вениамину:
– Не надо со мной на «вы». Мне только двадцать.
– Мне двадцать шесть.
– Вот видишь, разница небольшая.
Беседа продолжилась. Девушка уже почти не волновалась, только рефлекторно закатывала глаза из-за действия постепенно выходящего из неё салоперидола. Бедная Люба родила в восемнадцать. Ребёнка воспитывала она сама вместе со своими родителями, без мужа. Вынуждена была поехать в Москву на заработки. Устроилась домохозяйкой в доме у каких-то московских нуворишей.
– Я сама наполовину русская, и у русских работаю… Никогда ничего против вас не скажу, только вот сытые вы все, хорошо живёте, не понимаю, почему недовольны бываете… – говорила Люба без обиды и упрёка. Она была изящной, с правильными чертами лица, даже немного детскими; исходя из её внешности, напрашивалась мысль, что не в прислуге Любе быть. Но так уж вышло. Могло быть и хуже, как с другими красивыми девочками, приезжающими из Украины в Москву на заработки: они становились доступными секс-рабынями…
Тимофей подоспел с двумя чашками чаю с коньяком.
– Спасибо тебе, Тима. Только две зачем? Мне не надо. Это Любе надо… Люба, попей, попей, нужно это… – сказал Веня. Люба грелась о чашку, прижимая её к груди, как прижимала бы сейчас свою Ангелину, не будь они разлучены так жестоко.
– Не пробовала вернуться в Украину, к дочке?
– Я тут без регистрации. Денег нет, всё родственникам посылаю. Трудно мне будет, ещё война эта… – сказала она с той усталостью, которая обычно бывает в голосе у людей, уже смирившихся с какими-то неизбежными, непреодолимыми трудностями.
– А в посольство не думала пойти?
– Думала. Но мой паспорт у хозяев.
– Сходи обязательно, пускай что и без паспорта.
– Веня, я хочу быть со своей дочкой, со своей девочкой! – сказала она; слезинка скатилась по щеке и упала в ворот её рубашки.
– Веня, ты обещаешь мне, что я буду ещё со своей дочкой? – спросила бедная девушка зачем-то. Веня погрузился в самое себя в поисках уместного ответа.
«Я ничего не могу обещать. Я, к сожалению своему, ничем тут помочь не могу. Как медик, я