Седьмой день. Утраченное сокровище Библии. Сигве Тонстад
сына, что делает Авраама примером, которому подражает Сам Бог. Авраам без колебаний повинуется Божественному повелению. По свидетельству Таргума, он «поступился своими чувствами и попросил Бога поступить так же»[149]. В этой логике Авраам высоко поднимает планку, побуждая Бога пойти по его стопам. В той же логике Авраам будет в итоге вознагражден, когда Иисус вмешается в ход событий и искупит его детей[150].
Данная точка зрения при всей ее заманчивости все же не соответствует позиции, которую занимают новозаветные авторы. Это Авраам подражал Богу, а не наоборот. Подражал в пророческом смысле. Он сыграл Божью роль, как мог сыграть человек, воплотив на понятном людям языке непостижимое Божье самопожертвование. Авраам сумел сыграть эту роль, потому что знал Бога и был Его близким другом (Быт 18:16–33). Отдав своего сына, Авраам отдал самого себя – как и Бог много столетий спустя отдал Своего Сына в дар человечеству. Однако такое понимание нельзя было внести в кодекс, убедительно изложить на письме; его лишь можно было воплотить в поступок, а затем уже облечь в слова, пережить это откровение во плоти. Такое не уместишь в рамки заповедей и законов, не высечешь на камне.
В лице Авраама мы имеем дело с человеком, который понимает Божью верность и откликается на нее. Важнейшее место в его вере занимает убежденность в том, что верен Сам Бог. Бог не капризен и не переменчив, как языческие божки, а Божьи заповеди имеют под собой твердое разумное основание. Современные исследователи, оценивая Авраама с точки зрения Нового Завета, обращают все больше внимания на Божью верность, рассматривая веру Авраама как явление вторичное по отношению к Личности, в Которую он верил[151]. Для Авраама качества, присущие Богу, значили больше, нежели его собственная вера. Проявляя верность, он выступает в первую очередь как подражатель. Он подражает верности Божьей. По большому счету жертвоприношение Авраама, как и всю его жизнь, следует понимать как imitatio Dei, как подражание Богу, Которому присуща верность.
Учитывая вышесказанное, нельзя не отметить, что отсутствие упоминаний о седьмом дне в повествовании об Аврааме не означает, что этого дня не было вовсе. Поскольку рассказ о творении «явно и неявно… указывает на седьмой день как на ключ к пониманию смысла творения»[152], то скорее всего Авраам имел четкие представления о неизменных Божьих намерениях. Единственный текст в книге Бытие, в котором упоминается седьмой день, свидетельствует о том, что «Бог Сам соблюдает заповедь воздерживаться от труда в седьмой день и святить его»[153]. Бог на деле подает человеку пример. Тем самым, по мнению Левенсона, соблюдение субботы становится «вопросом imitatio Dei»[154].
Как мы уже отмечали, imitatio Dei, осознанное и искренее подражание Богу составляло сущность жизни Авраама. Он был вдохновляем Божьим примером и восприимчив к Его воле и образу действий. Он строил свою жизнь по Божественному образцу. Его жизнь определялась не столько
John Bowker,
Nils Alstrup Dahl, “The Atonement: An Adequate Reward for the Akedah?” in
Ср.: Stanely Stowers,
Levenson,
Там же, с. 109.
Там же.