Принц и нищий. Марк Твен
Отбросов. Прошу тебя, позволь мне увидеть принца, дабы он по своему милосердию отдал мне мои лохмотья и позволил уйти отсюда целым и невредимым. О, сжалься, спаси меня!
Мальчик упал на колени, простирая к ней руки, моля не только словами, но и взглядом. Девочка, казалось, онемела от ужаса, потом воскликнула:
– О, милорд, ты на коленях – передо мною! – и в страхе убежала.
Том в отчаянии упал на пол и сказал про себя: «Ни помощи, ни надежды! Сейчас придут и схватят меня».
Между тем, пока он лежал на полу, цепенея от ужаса, страшная весть разнеслась по дворцу. Шепот переходил от слуги к слуге, от лорда к леди – во дворцах всегда говорят шепотом, – и по всем длинным коридорам, из этажа в этаж, из зала в зал проносилось: «Принц сошел с ума! Принц сошел с ума!» Скоро в каждой гостиной, в каждом мраморном зале блестящие лорды и леди и другие столь же ослепительные, хотя и менее знатные особы оживленно шептались друг с другом, и на каждом лице была скорбь. Внезапно появился пышно разодетый царедворец и мерным шагом обошел всех, торжественно провозглашая:
«ИМЕНЕМ КОРОЛЯ!
Под страхом смерти воспрещается внимать этой лживой и нелепой вести, обсуждать ее и выносить за пределы дворца! Именем короля!»
Шушуканье сразу умолкло, как будто все шептавшиеся вдруг онемели.
Вскоре по коридорам пронеслось пчелиное жужжание:
– Принц! Смотрите, принц идет!
Бедный Том медленно шел мимо низко кланявшихся ему придворных, стараясь отвечать им такими же поклонами и смиренно поглядывая на всю эту странную обстановку растерянными, жалкими глазами. Двое вельмож поддерживали его под руки с обеих сторон, чтобы придать твердость его походке. Позади шли придворные врачи и несколько лакеев.
Затем Том очутился в богато убранном покое дворца и услышал, как за ним захлопнули дверь. Вокруг него стали те, кто сопровождал его.
Перед ним на небольшом расстоянии полулежал очень грузный, очень толстый мужчина с широким мясистым лицом и недобрым взглядом. Огромная голова его была совершенно седая; бакенбарды, окаймлявшие лицо, тоже были седые. Платье на нем было из дорогой материи, но поношенно и местами потерто. Распухшие ноги – одна из них была забинтована – покоились на подушке. В комнате царила тишина, и все, кроме Тома, почтительно склонили головы. Этот калека с суровым лицом был грозный Генрих VIII. Он заговорил, и лицо его неожиданно стало ласковым:
– Ну что, милорд Эдуард, мой принц? С чего тебе вздумалось шутить надо мною такие печальные шутки, надо мной – твоим добрым отцом-королем, который так любит и ласкает тебя?
Бедный Том выслушал, насколько ему позволяли его удрученные чувства, начало этой речи, но когда слова «твоим добрым отцом-королем» коснулись его слуха, лицо у него побелело, и он, как подстреленный, упал на колени, поднял кверху руки и воскликнул:
– Ты – король? Ну, тогда мне и вправду конец!
Эти слова ошеломили короля, глаза его растерянно перебегали от одного лица к другому и наконец