Кто правит миром. В. П. Волк-Карачевский
обстоятельства складывались одно к одному хуже и хуже и требовали денег. Больших денег. Годы шли, Карл Долгоруков старел, ему уже шестьдесят пять, хотя он и выглядел на сорок. Лаборатория поглощала все больше и больше, и как раз сейчас он очень близко подошел к результату – нужны только деньги.
И пора уезжать из России. Сколько ему, Карлу Долгорукову, остается на этом свете? И есть ли тот? Даже если тот свет и есть, то уж чего-чего, а лаборатории там нет… Нужны деньги, чтобы лет десять спокойно обдумать – что это такое, эта прошедшая, да, уже прошедшая жизнь. Десять лет где-нибудь в Швейцарии или Англии… И чтобы рядом никого, кто понимал бы, более того, сам не произносил бы ни слова по-русски.
Русская речь была единственным, что отвлекало Карла Долгорукова от высшего существования, опускало на землю и делало таким же человеком, как и все презираемые им люди.
И еще деньги, вернее, их отсутствие. Два миллиона Старухи, княгини Тверской… Карл Долгоруков хорошо знал Старуху и считал ее чуть ли не равной себе, уж больно крепка она. Да и живет, вон уж сто лет… Хотя какие там сто лет, все это сказки, Старухе лет семьдесят, не больше…
– Наследство княгини Тверской… – задумчиво проговорил Карл Долгоруков, еще раз про себя удивляясь коварному хитроумию простака Толстого, потомка того самого графа, удушившего подушкой царевича-сына, чтобы выслужиться перед царем-отцом, – она еще, может, нас переживет. Это она только с виду – древняя старуха.
– Куда, помилуй, Карл Иванович, сто лет, кто ж это больше живет. Пора и честь знать. Ты только карточку сбрось, а со Станиславом я сам, – суетливо заторопился Толстой.
– Слушай, Толстой, – холодно, раздражаясь, сказал Карл Долгоруков, – карточку ты сам сбрось. Карточка, она еще как ляжет.
Толстой покрылся холодным потом. Он знал, что если Карл Долгоруков начинает говорить со слова «слушай», это свидетельствует о крайней степени его раздражения. Слово «слушай» отделяло того, к кому обращался Карл Долгоруков, всего одним шагом от дуэли, и, следовательно, от смерти, хотя последние лет тридцать Карл Долгоруков никого не вызывал и не убивал за отсутствием надобности утверждать свой авторитет, он и без того был недосягаемо высок.
Общаясь с Карлом Долгоруковым многие годы, Толстой несколько раз оказывался в таком положении – правда, от дуэли его отделял не шаг, а два – тому, кого Карл Долгоруков считал природным глупцом, он делал скидку и давал возможность исправиться и выпросить прощение.
– Карл Иванович, я ведь… Я что… Да ради Бога, я ведь… Карл Иванович, – залепетал Толстой.
Карл Долгоруков посмотрел на повизгивающего от испуга Толстого и вспышка раздражения прошла, заменяясь спокойно-привычным недовольным раздражением.
– Ладно, Толстой, – сказал Карл Долгоруков.
Толстой облегченно вдохнул и потихоньку выдохнул, чтобы не привлечь внимания и хоть как-то скрыть облегчение. Он никогда не понимал причины неожиданного раздражения Карла Долгорукова, который за выражение «сбрось карточку», употреблявшееся