Инквизитор. Даниил Заврин
посмотрел на пленницу. Она была хоть и в возрасте, но, несомненно, красива. В большей мере из-за глаз, огромных, глубоких, самых сильных из всех атрибутов красоты женщины.
Он вежливо поклонился и вошел в комнату. Здесь было прохладно, хорошо. На небольшом стеклянном столике стоял кувшин с водой, а рядом – красивый хрустальный стакан, с которым так сильно контрастировало разбитое женское лицо. Михаил, несколько поморщившись, протянул ей белый платок.
– Можете не возвращать, – сказал он мягко.
– Спасибо, – сказала Наталья и, плюнув в платок, отдала ему обратно.
– Знаете, хорошо, что вы не пытаетесь притворяться, люблю, когда начистоту. Это умиротворяет. Из грехов ложь, пожалуй, сразу после трусости идет. Даже хуже чем зависть. Но это, конечно, по моему мнению.
– Что тебе надо, храмовник?
– Имена. Мне нужны имена.
Наталья скривилась, дав разодранной губе пустить немного крови. Михаил покачал головой. Такое начало разговора было ему не совсем приятно.
– Что, не нравится, храмовник? Противно? Так ты думаешь, разглядывая кровь?
– Частично. Я согласен, что кровь – это не совсем то, что к лицу женщине. Тем более красивой. Но думаю я о другом.
– О чем же?
– Эти разрывы на твоих губах… Я смотрю на них и понимаю, что сейчас все хорошо. Не больно. Это лишь небольшие ссадины, из-за которых чуть больно улыбаться. Что они заживут, и лицо нисколько не изменится.
– И?
– Но всё может измениться через несколько часов. И уже будет неважно, скажешь ты имена или нет. Насколько я знаю Дмитрия, он сделает так, что ты всё расскажешь и даже чуть больше. А потом тело хоть выбрасывай, но зато это будет эффективно.
Наталья внимательно посмотрела ему в глаза. Михаил взгляд не отвел, он просто не умел этого делать. Наконец Наталья кроваво улыбнулась, и в этот раз капля крови упала на ковер. Михаил посмотрел вниз. Мягкий белый персидский ковер был безнадежно испорчен. Все же Дмитрий немного поспешил, приведя её именно сюда.
– Я попробую стерпеть, храмовник.
– Уверена? Мы ведь веками отрабатывали это. Веками. В которых такие как ты исчислялись тысячами. И каждая была уверена, что выдержит. А между тем методы убеждения всё совершенствовались и совершенствовались. Хотя что-то неизменно. Опять же, недавно, когда Дмитрий увлекся, я видел, как еретичка звала уже давно умершую мать, пока раскаленный металл капал на её мягкие ткани. Старо, но убивающее действенно.
– Повторюсь, я попробую потерпеть.
– И в этом мы тебе даже поможем. Болевой шок никто не отменял. Смерть тут избавляет. Поэтому приходится колоть сыворотку, не позволяющую умереть при работе с телом.
Наталья лишь сплюнула кровь. Михаил снова с грустью посмотрел на ковер. Отмыть его было бы все сложнее и сложнее.
– Твоё желание к саморазрушению угнетает.
– Или, как вы говорите, к очищению?
– Софистика. Главное ведь – не только твоя жизнь. Подумай, неужели смерть и мучения твоих детей также обоснованы?