Цена твоей беременности. Ева Ройс
видишь – могу, – обыденным тоном, будто обсуждает погоду, а не мою жизнь, ответил мужчина. – Держи ручку… Аделия.
И я вспылила:
– Я не Аделия! – собрала листки договора в стопку и бросила на стол. Очень хотелось ему в его лицо, но страх не позволил совершить безумный поступок. – И носить чужое имя ни за что не собираюсь! У меня еще сохранились остатки гордости.
– А остатки инстинкта самосохранения? – Дмитрий Сергеевич задал вопрос совершенно спокойно, а у меня по спине прошелся холодок.
Я опустила голову. Ненавижу! Как же я…
– Правильно, мышка, – он усмехнулся и жестко заметил: – Ты будешь и Аделией, и Машенькой, и Дашенькой, если я этого захочу. А теперь подписывай и не показывайся мне на глаза до вечера. Как мы договорились, рабочее место за тобой.
Я зло на него посмотрела и, взяв ручку, расписалась на своей, по сути, закладной. Он мне прощает "ошибку" и предательство компании, а я становлюсь его личной игрушкой. Вот так в жизни происходят изменения: нельзя доверять людям и нельзя быть слабой, иначе… Иначе загрызут, не оставив даже костей.
Глава 3. Ловушка.
Если Воскресенский считал, что заставив подписать бумаги, он удержит меня, то сильно ошибался.
Едва я выбралась из его кабинета, то не подавая вида спустилась до своего этажа, по опен-спейсу прошла к своему рабочему месту и села за стол. Даже ответила любопытным коллегам, которые не были в курсе подробностей истории с подставой, что все в порядке и босс не покусал меня. Правда ведь. Он сделал гораздо хуже, но я не буду вспоминать о плохом – я просто запретила думать себе о том, что произошло за закрытыми дверями кабинета.
Итак, улыбаясь и отвечая на письма, я досидела до обеденного перерыва и, будто бы все в порядке, взяла свою сумочку и покинула фешенебельное здание офиса. Как бы пообедать, а на деле… Точнее, я, понимая, что крупно влипла, сначала зашла в ближайшее кафе, выпила кофе, вкуса которого не почувствовала, и выскользнула через служебный выход на улицу.
Я не знала, куда пойду, я не знала, как быть в принципе, но не желала сдаваться. А вдруг получится? Вдруг? Больше всего в жизни я ценю свободу – и духовную, и физическую. Но если не буду бороться за нее, то кем я стану прежде всего в своих глазах?
Я долго ходила по городу, пытаясь запутать свои следы на случай, если за мной следят, и добралась до общежития ближе к девяти – почти счастливая, но невероятно уставшая. Мне казалось, что я провела безумного мужчину, который совершал немыслимые поступки, что у меня есть время, чтобы собрать вещи для отъезда обратно в деревню. Но лишь показалось…
Неладное я приметила сразу: двери моего бокса не были заперты, а лишь неплотно прикрыты, хотя я точно помнила, что закрывала. Но списав на то, что вернулись мои соседки, я прошла в нашу кухоньку, а затем в нашу спальную комнату…
– И как набегалась, мышка? – Воскресенский сидел на моей койке и листал книгу. Судя по корешку, явно мою.
У меня потемнело в глазах. Как?
– Мы явно не обговорили правила, мышонок, – мужчина плавно поднялся