Пуле переводчик не нужен. Борис Кудаев
против нее выдвинуто не было, ее отправили отсиживать срок на юг, в Нальчик. Здесь ее и освободили через восемь лет, но без права проживания в столичных городах и без права преподавания в государственных учебных заведениях. Деваться ей было совершенно некуда, и она осталась в Нальчике, а так как ничего другого она не знала и не умела, то стала заниматься с детьми языками. Когда я в девятом классе схватил очередную двойку по английскому в школе, мама решила, что пора найти мне репетитора. Так я оказался в крохотной комнатке на улице Чехова, где постоянно бормотал на английском языке голосами дикторов Би-би-си хороший многоламповый «Филипс» – единственный предмет роскоши в спартанском быту Елизаветы Романовны.
Через полгода я стал первым учеником (по иностранному языку) в классе, а в десятом уже сносно говорил на английском. Даже бытовой арабский мне дался сравнительно легко – через полгода жизни в Каире я неплохо объяснялся в магазинах, парикмахерских и с таксистами без помощи английского языка. А вот с этим английским… Я был очень растерян и расстроен. А тут еще младший Бахтин… Мы прошли от паспортной стойки в зал транзитных пассажиров, малыш требовал воды, и мы вспомнили, что в солидном здании на Большой Грузинской, 4, нас предупреждали – не пить воду из питьевых фонтанчиков, не класть в воду лед – ведь его замораживают из некипяченой воды. И кто‑то очень умный сказал Бахтину, что кока-кола – яд, который растворяет даже манильскую пеньку корабельных канатов! Вот и купили малышу бутылочку безобидной на вид водички молочного цвета. У нас все молочное ассоциируется с детским питанием. Она оказалась с перцем, который индусы обожают, и басовитый рев обиженного ребенка сопровождал нас до самой посадки в «Суперконстэллейшн» пакистанской компании. Кошмар…
Как ни старались стюардессы предотвратить такое, в Карачи вместе с душным запахом жасмина в самолет ворвался рой громадных зеленых мух. Лица пассажиров сразу покрылись испариной, линзы очков у них запотели, так как очки были холодными от самолетного кондиционера, а воздух ночного Карачи – теплый и влажный даже в феврале. Аравийское море дышало совсем близко. Было время до полуночи, ветер дул из пустыни, и испарения открытой канализации большого города странно смешивались с тяжелым ароматом тропических цветов. Обоняние привыкает к запахам, и через три-четыре дня перестаешь чувствовать этот своеобразный аромат. Но стоит выехать из Карачи на несколько часов – и, вернувшись, вновь чувствуешь себя, как в туалете на цветочном базаре. После полуночи ветер меняется. Дует с моря, и йодистый запах водорослей смешивается с запахом гниющего в теплой воде содержимого все той же открытой канализации, которая в целях экономии выведена по кратчайшему пути прямо в бухту.
Встречавший нас сотрудник геологоразведки, работавший в Карачи в представительстве Министерства геологии СССР, снабдил нас валютой на первое время и отвез на виллу, принадлежавшую представительству. Старая шутка: