Искусство действовать на душу. Традиционная китайская проза. Сборник
себя пятнать, и все! Но на письмо и то, что в нем, мне полагается ответить. А лишь сейчас с востока прибыл, сопутствуя царю, да разные тут мелкие делишки „наседали“, Вас повидать мне редко удавалось; весь в хлопотах, и наспех кое-как я даже ни минуты не имел вам изъяснить свои мечты и настроенья и высказаться сразу до конца.
Теперь и вы, Шао-цин, захвачены в вину, не знающую дна… Пройдет десяток дней иль месяц, – Вам срок уже наступит зимний и последний… А я к тому ж на днях уже поеду с государем в Юн: боюсь, что так в конце концов нельзя мне будет умолчать о том, чего нельзя назвать, и все сложиться может так, что я не удосужусь вам всю выразить досаду, озлобленье, чтоб сообщить своим друзьям. И вот получится, что тот, кто навсегда от нас уходит, в своей душе обиду личную в бездонность унесет. Позвольте мне здесь набросать мои убого-заскорузлые мыслишки. Итак, я в недостатках весь: не отвечал вам слишком долго… Позвольте мне надеяться, что это Вы мне не поставите в вину и преступленье.
Я знаю вот ведь что: что нравственное совершенство-ванье есть признак просветленного познания, а быть всегда в любви и простирать ее на всех – вот где начало человеческих достоинств! Брать от других, давать другим – вот то, в чем обнаруживается нам человеческая честь. Срам, поношенье – вот критический тот пункт, где мужество проявлено бывает. Установить себе известность, славу – вот в чем вся деятельность наша зенит имеет достижений. И ежели ученый муж все эти пять начал в себе хранит, то только при наличности такой доверия заслужит в жизни он и встанет в ряд людей отменно благородных, людских верхов. Поэтому несчастья не бывает ужаснее, чем жажда денег, и скорби нет больней, чем рана в сердце. Для действий в жизни нет уродливей, чем срам и униженье предков наших. Позора большего не сыщешь, чем казнь, которая „тепличною" зовется. Из этой казни вышедший живым ни с кем уже в компаньи быть не может. И это не для нынешних нас только – нет, так уж повелось у нас спокон веков. В былые времена князь Вэйский Чудный – Лин уселся в экипаж с Юн Цюем вместе и поехал. А Кун, мыслитель наш, ушел тотчас же в Чэнь. Шан Ян имел свиданье с князем чрез Цзин Цзяня, а Лян то принял с сердцем ледяным. Тун-цзы (Чжао Тань) сидел в одной повозке третьим, а Юань Сы весь изменился в своем лице. Стыдились этих людей с далекой древности, всегда. Не правда ли, ведь даже человек, так, средненький, не более того, но, если у него какое-нибудь дело до евнуха вдруг заведется, всегда, без всяких исключений, оно ему не по душе. Тем более когда мы говорим о человеке и ученом, и с честным направлением ума! Хотя в правительстве сегодня и не хватает нужных нам людей, – но что вы! что вы! – разве ж допустимо, чтоб тот, который все еще остался жив, после ножа и после пилки, чтоб он взял на себя рекомендацию к двору людей, отменно знаменитых во всей стране под нашим небом?
Я, Ваш покорнейший слуга, благодаря заслугам предков, особенно покойного отца, мог ожидать своей вины у оси государственной повозки в теченье двадцати и даже с лишком лет. По этому я случаю подумал, что, прежде всех других вещей я не сумел подать