Утро не судное. Юрген Байконур
хочу, но и молчание в данном случае не золото. Кто нас наказывает? Или проверяет? Хозяин? Сидел он на крыльце своего дома небесного и услышал возню в кустах, на Земле то есть. И запустил туда, в кусты, камнем или какой другой штуковиной, что под руку попала. Взвизгнуло что-то и убежало – то ли собака, то ли кошка, то ли человек какой бестолковый. А он сидит и ждёт, когда к нарушителю спокойствия раскаяние придёт или понимание, что, на мой взгляд, одно и то же. И пока никаких мёр не принимает. Пока.
А в кустах этих мы – главные. И не пристало нас каменьями или хлыстами воспитывать – взрослые уже. Но, если мы главные и взрослые, значит, мы за всё в ответе. Скажем мы так хозяину? Если скажем, то и разговор завяжется. А если не скажем? Тогда, получается, не в ответе? Кто мы тогда? И как к нам относиться?
Плохо, когда выхода нет для одного, даже для многих. Но когда нет выхода для всех? Этот Город… Не можем мы ничего сделать, ровным счётом ничего. Ни пулей, ни бомбой, ни лаской, ни обманом. И даже сдаться на милость победителя не получится.
Помню, как нас после эксперимента на выживание построили – тощих, голодных, обгоревших чуток. И сказали, мол, видите: человек может всё, даже невозможное. Но чуть позже очкарик какой-то мимоходом добавил: да, может, но когда есть надежда или мотивация сверхповышенная. Тогда каждый из нас, выживающих, знал, что пройдёт время, и мы вернёмся к нормальной жизни. А, если кто и не вернётся, сгинул не зря. Да и силком никто не тянул, это тоже немаловажно.
Но, если «выживающему» сказать, что будет только так и всегда, как он себя поведёт? Будет ли он философом или, например, законопослушным гражданином? Особенно, если внутренне содержание подкачает. И ведь подкачает! Кто в себе уверен? Не думаю, что многие.
А если кто и уверен, если не трепло, то имеет в виду этот самоуверенный экстример, ситуации, так сказать, апробированные. А если лавина пошла неожиданно? И человек с ней ранее никогда не встречался – даже в мыслях? А если это не лавина, а прёт с горы что-нибудь совершенно непонятное, уродливое, разноцветное, с растопыренными ветвями вместо рук или лап, никогда ранее не виданное? И при этом не поймёшь, чего ожидать-то – весёлого розыгрыша или ножа в спину?
И тут Антон замер – глухой чмокающий звук. То ли из трубы, то ли из-за трубы. И надо бы упасть. Но ведь потом не отстираешься. Антон стал спиной к металлу. На земле – тень. Но ведь солнце в лицо. Тень – расплывчатая, чуть справа. Попытался повернуться – не получается. Спина словно прилипла к трубе – как магнитом припечатало. Теперь точно не отстираешься! И воздух – густой, как в русской бане. Опять чмокнуло.
Он вспомнил, как ругались эксперты. «Что вы мне говорите? Воздух стал гуще и теплее? А давление, радиация, ионизация, скорость ветра… Так же нельзя работать!», – распекал один. А второй ему отвечал: «Ты, как приехал, неделю из домика не вылезаешь, а коэффициент к зарплате идёт, значит, можно…»
Спина застыла – не шевельнуться. Спина – спиной. Но руки свободны. Антон достал пистолет, заслал патрон. Подумал при этом: а на