Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!. Юрий Галинский
ветил молодой мужик. – Тут в прошлом годе мы с тобой были.
– Верно, Фролко, оно и есть! – согласно кивнул старый крестьянин. И, обращаясь к остальным, добавил приказным голосом:
– Располагайся! Тут заночуем!
Люди принялись за дело. Распрягли лошадей, сняли с телег нехитрый крестьянский скарб, потом развели костры. По команде Фрола собаки быстро согнали вместе разбредшееся было стадо. Бабы приготовили поесть и, покормив, уложили спать ребятишек. Перекусив, мужики и бабы, постелив кто что горазд, улеглись и сами. И вскоре поляна огласилась храпом усталых людей.
Только старому Ивану Гону, главе большого семейства, не спалось. Он долго ходил вокруг стана, присматривался и прислушивался, словно опасаясь чего-то, таившегося в этих чужих местах. Но все было тихо и спокойно…
Наконец он тоже, сморенный дальней дорогой, хлопотами и волнением, улегся и заснул.
Ему пригрезился странный и страшный сон… Будто идет он проезжей дорогой, а вокруг поля да поля. Только подумал: «Чьи же они, поля эти? Почему людей на них не видать?..» – как перед ним вдруг оказались трое. Один в черное одет, другой в тканях заморских, серебром блестит, третий золотыми украшениями сверкает.
Обступили Ивана, кричат:
– Наша это земля, поля наши! Иди к нам, сирота! Царствие небесное, сладкую жизнь обещают.
– Не надо мне вашего, – говорит Гон. – Я туда пойду! – И на лес показывает.
– Да куда ж ты пойдешь? Куда?! – кричат те, за зипун его хватают, уговаривают: – У тебя, опричь топора, ничего нет. А там земля вековым древом поросла, ты ее под пашню не поднимешь!..
Но не слушает их старый крестьянин, отстранил с дороги, идет к лесу.
– Не пущать его! – вопит тот, что в черном.
– Воротить! – кричит в заморское одетый. А третий подбоченился, хохочет:
– Ха-ха! Пущай идет. Все одно от меня не уйдет. Моя земля всюду!
«Ба! Да сие ж знакомцы все! – мелькнуло вдруг в голове старика. – В злате князь Тарусский Константин Иваныч. В сребре Курной, боярин. В черном игумен Алексинской обители Никон». Старик оглянулся – получше присмотреться хотел… Но что это?! Исчезли знакомцы, а по дороге, размахивая саблями, трое татар за ним гонятся…
И тут Иван проснулся. Светало. Кряхтя, поднялся с земли, потер затекшую руку. Потом истово перекрестился… «К чему сон такой злой причудился? Тьфу, тьфу, тьфу!..»
В стане переселенцев все еще спали, коровы и козы полулежали на траве, кони дремали стоя. Только овчарки, завидев хозяина, подбежали к нему, виляя хвостами.
«Господи! Милости твоей прошу, дабы высказал ты ее нам в новом месте!» – подумал старик, направляясь к журчащему неподалеку ручью, чтобы напиться…
Раньше Гоны жили неподалеку от Тарусы, в деревне о три двора. С каждым годом становилась беднее удельная Тарусская земля. Платить надо было всем: Орде – дань, князю, боярам, монастырям – оброк. Свободные крестьяне нищали и разорялись, теряли имущество и землю, превращались в холопов. С южных рубежей набегали степняки, кочевавшие в Крыму и Диком поле. Пограбят, сожгут все, полонят тех, кто не успел укрыться в лесных дебрях и болотных топях, и тогда прощай, родная сторона. С соседних Верхне-Окских княжеств, захваченных литовцами Ольгерда, приходили одетые в звериные шкуры воины, бесчинствовали своим чередом…
До Гоновой деревни, правда, враги пока не добирались. Стояла она в лесу среди болот, попасть туда можно было лишь по тропкам. Зато тиуны хорошо знали дорогу. Князь требовал своего, и, если нечего было взять у соседей Гонов, не смотрели: урожайный год или нет, часто отбирали последнее. Невмоготу становилось от поборов. Скудная земля родила плохо. Жили впроголодь, но терпели. Старый Гон не хотел уходить с насиженного места, где были похоронены деды и прадеды, где прожито много лет с женой, родившей ему четырех парней и трех девок. Старший сын, бобыль, погиб с тарусским князем Иваном Константиновичем на поле Куликовом, остальные были женаты, а дочери, кроме меньшей, Любаши, замужем. Так уж сложилось, что все остались жить с отцом. Построили избы и завели свое хозяйство. Не довелось подруге Ивана Гона, Марфе, увидеть внуков: умерла за месяц до рождения первого. Овдовев, Гон, и так не больно разговорчивый, замолчал вовсе. Редко появлялась на его морщинистом лице улыбка, только когда брал на руки малыша.
Однажды сын Гона Вавила принес из Тарусы недобрые вести. Встретил он на торжище знакомого княжьего человека, который поведал ему, что слышал-де ненароком, будто их деревню новый князь Константин пожаловал боярину Курному. Опечалила эта новость Гонов. Боярская вотчина примыкала к княжеским землям. Гоны знали, как тяжело живется крестьянам Курного. Боярин был жаден, со стариной не считался, заставлял отдавать половину урожая. На беду Гонов, слух подтвердился, и они оказались под Курным. Волость-община, в которую входило еще несколько соседних деревень, распалась. Теперь за крестьян стало некому заступиться. Когда боярские сборщики в третий раз за год пришли брать оброк, старый Гон не выдержал: решил искать счастья на новом месте. Взял с собой младшего сына Фролку и направился на полдень разведать, куда