1917: Да здравствует император!. Владимир Марков-Бабкин
газеты смотреть желаете?
– Благодарю. После. Все после.
Адъютант вышел, а я, отхлебнув ароматный напиток, принялся думать дальше.
Так вот, в теории, я мог бы попытаться Николая убедить в личной беседе. Причем отнюдь не благодаря моему какому-то красноречию, а исключительно за счет того, что я знаю последующие события и подробности заговоров. Но между нами шестьсот километров, а телеграф в Ставке в руках наштаверха генерала Алексеева, который как раз военный заговор и возглавляет. И насколько я помню из истории, вечером этого дня оригинальный великий князь Михаил Александрович телефонировал из Петрограда Николаю и пытался его убедить. Но лично говорить император не пожелал, связь была через генерала Алексеева, и результат науке известен. Так что вряд ли и я смогу тут что-то сделать, без визита в Могилев, а оказаться там до отъезда царя в ту роковую поездку, в которой его принудят к отречению, никак не получится.
Да что ж такое! Курить хотелось просто невыносимо! Я в своем будущем практически не курил, разве что трубочку в хорошей компании, но тело прадеда привыкло к огромным дозам никотина и требовало очередной порции. Вот гадство! Мало мне проблем, так и с этим еще!
– Граф!
В дверях появился адъютант.
– Вот что, Илларион Илларионович, в кабинете моего царственного папа́ есть коллекция курительных трубок, знаете?
– Так точно, ваше императорское высочество!
– Принесите мне несколько разных на ваше усмотрение.
– Слушаюсь!
Не знаю, о чем он сейчас думает, да мне на это и плевать, откровенно говоря.
Теоретически, опять же, я могу воспользоваться «приглашением» Родзянко и выехать в Петроград, где, вероятней всего, меня примут под белы рученьки прямо на вокзале. Впрочем, кое-кто утверждает, что по прибытии в Петроград мой прадед был предоставлен сам себе, но лишь без толку весь день прослонялся по Петрограду, встретился с Родзянко и другими членами будущего Временного правительства, пообщался с трясущимся от страха премьер-министром князем Голицыным. И в итоге отказался своим именем придать легитимность перевороту и не принял командования над остатками верных царю войск и даже велел им покинуть Зимний дворец. После чего якобы по своей инициативе спрятался на Миллионной улице, дом 12 в квартире князя Путятина и тихо просидел там взаперти «пережидая опасность» до самого отречения Николая, а затем и быстренько сам отрекся, уступив «уговорам» Родзянко, «не гарантирующего безопасность при ином решении».
Не знаю, может, так и было. Но меня смущает несколько моментов в этой странной истории. Первый – все эти занимательные рассказы писались уже после Февральской, а часто и Октябрьской революции. И даже значительно позже окончания Гражданской войны. В те времена участники этих позорных событий всячески старались обелить себя и выставить крайними других. Второе – самого Михаила Александровича Романова после свержения монархии об этом никто не спрашивал, и говорить