Маркс против СССР. Критические интерпретации советского исторического опыта в неомарксизме. С. И. Дудник
type="note">[52]
Таким образом, можно констатировать, что Троцкий сумел не только дать критическую оценку первых шагов социалистического строительства в СССР, но и сумел предвидеть многие из проблем, возникших после второй мировой войны в противостоянии систем капитализма и социализма, а также указать на внешние и внутренние опасности, способные привести к уничтожению первого пролетарского государства.
1.3. Превращение марксизма в идеологию
Исторические судьбы социализма в СССР складывались так, что вскоре после первых его шагов свободная критическая оценка приобретенного на этой ниве опыта – будь это критика «справа», или критика «слева» – оказалась невозможной. Аналогичная ситуация складывалась в это же время и в Германии, Венгрии, Италии и других странах, где марксизм играл заметную роль в идейной полемике. Так, например, «Грамши весьма часто приходилось отказываться от общепринятых марксистских терминов, заменять их условными выражениями, такими, как философия практики (исторический материализм, марксизм), elite, «современный государь» (партия), социальная группа (класс), государство-сила (диктатура пролетариата) и т. п., порой даже заменять имена описательными псевдонимами».[53]
Но отсутствие возможности свободных дискуссий не могло заглушить чувства явной неразумности складывавшейся советской действительности. В СССР также стал формироваться язык «условных выражений», на котором, в частности, марксистская догматическая философия стала именоваться «вульгарным социологизмом». В 20-е и 30-е годы этот термин гарантировал безошибочную навигацию в мире идей, так как ни о какой «не вульгарной» социологии речи быть вообще не могло. Самыми известными борцами против вульгарного социологизма были, по общему признанию, Г. Лукач и М. А. Лифшиц, позиция которых была предопределена: понимая, что в утверждающихся идеологических формах вульгарный социологизм неизбежно оказывается тождественным любой отклоняющейся от марксистского догматизма социальной теории, они пытались опередить само отклонение, подвергая критике само существо социальной догматики. Но область знаний, где они осуществляли подобные операции, уже исключала из себя непосредственный предмет социально-политической рефлексии и ограничивалась главным образом проблемами эстетики и искусства. Сложилась ситуация, которую и несколькими десятилетиями позже многие осознавали как неизбежную: «мы … полагали, что „мировой дух“ давно уже покинул нашу философию. А если он где и присутствует – то в эстетике, где можно было более свободно толковать марксистские понятия. Что-то сделать в философии, как тогда казалось, можно было, лишь не затрагивая впрямую ее официальных догм».[54]
Период превращения марксизма в государственную идеологию предполагал специальную работу по систематизации идей Маркса и Энгельса, которая проводилась не только в самом СССР, но и усилиями журналистов, идеологов
«Дух мировой тогда осел в эстетике» (Интервью с Ю. Н. Давыдовым) // Давыдов Ю. Н. Труд и искусство: Избранные соч. М., 2008. С. 17.