Напряжение. Андрей Островский
день покупают.
Шумский кивнул, опечаленный, погладил свой острый подбородок, спросил без особой надежды услышать то, что хотел бы:
– А старую одежду он где чинил? В ателье?
– Старую?.. Вы думаете, у него было много старья? Ошибаетесь. Он только начинал жить. Хотя… Постойте… Он отдавал перешивать какому-то мастеру пиджак. Коричневый у него был пиджак в темную полоску. Но кому, хоть убейте, не знаю.
– Пиджак? – заинтересовался Шумский. – А перешивать брюки он не собирался?
– Господи, спросили бы что-нибудь попроще, – устало проговорила Назарчук. – Вы заставляете вспоминать вещи, о которых я могу ничего не знать. Я же не жена ему была! И не ходила за ним по пятам.
– Что поделаешь, такая у нас работа, – шутливо сказал Изотов. – Все-таки подумайте.
– Думать-то нечего… Я вспомнила один разговор… Жорж еще смеялся, что получил от тетки из Ташкента брюки. Старуха, наверно, забыла, как он выглядит, и прислала штаны на толстого мужчину…
– Не эти ли? – спросил Изотов, раскрывая сверток.
Женщина с любопытством взглянула на брюки и отвернулась.
– Он мне их не показывал, может быть, эти.
– Значит, по-вашему, он мог отдать их частнику?
– А почему бы и нет? Наверное, мог…
– Ну что ж, и на том спасибо. У тебя еще вопросы есть, Алексей Иванович?
Шумский выразительным взглядом показал, что ему Назарчук больше не нужна, и Изотов отпустил ее.
– Ну, какое впечатление у тебя осталось?
– Приятная женщина, ничего не скажешь, – уклончиво ответил Шумский. – Однако надо работать. Отправляйся-ка на станкостроительный, а я поеду в эстраду.
В списках уволенных из Ленгосэстрады за два с половиной года значилось 83 человека. Шумский просмотрел личное дело каждого. 78 папок сдал обратно в архив, оставив личные дела аккордеонистов. Теперь надо было посмотреть, кто из аккордеонистов женат и какого возраста. И еще Шумского интересовали фамилии, начинавшиеся с «П» или «И».
Три дела пришлось отправить за остальными. Остались два – Иноземцева и Потапенко. Иноземцеву Семену Викторовичу было тридцать два года. Его жена, Зинаида Алексеевна, не работала. Аркадий Игоревич Потапенко был пятидесятичетырехлетним холостяком, и это смутило Шумского. Но имя! Не такое уж оно распространенное. И потом – А.И. Если это тот Аркадий, о котором упоминала Назарчук, то что могло связывать двадцатидвухлетнего парня с пожилым человеком? Любовь к музыке? Но никто, кроме Назарчук, не говорил о ней. И в вещах Красильникова не было ничего, что бы подтверждало эту любовь.
Личное дело Потапенко было тощим. Анкета и несколько приказов:
«За появление на концерте в Выборгском Доме культуры в нетрезвом виде объявить Потапенко А.И. выговор»; «За неявку на праздничный концерт в Доме культуры энергетиков и срыв программы объявить Потапенко А.И. строгий выговор».
Последним приказом Потапенко был уволен
«за систематическое нарушение трудовой дисциплины и аморальное поведение».
Прихватив личное дело, Шумский