На полях Гражданской…. Михаил Федоров
Как волчок, вертелась вокруг. Если губы шептали «Пи-ить», бежала за фляжкой с водой; если приходили перевязать рану – помогала разматывать бинт вокруг живота и бедра и наложить новую повязку. И долго-долго согревала в своих руках его холодные кисти.
Уманец рассказал, как ранили Новикова. Проходя станицу, смоленцы не заметили, что их обошли красные. Лава неожиданно устремилась на полк. Новиков приказал построиться в две шеренги. Конница с красными знаменами неслась на смоленцев. После первого залпа в гуще конников началось смятение. После второго – кони понеслись во все стороны без всадников.
Но тут сзади раздались крики «Ура!».
Красные ударили в тыл.
Полк разбило. Часть полка отступила к окраине и оттуда в лощину.
Взвод Веселаго заметался между плетней. Новиков взлетел на бугор, чтобы осмотреться.
Увидел скачущих буденновцев. Закричал своим:
– Назад!
И тут снаряд разорвался у подошвы бугра.
Кто-то вскрикнул:
– Новикова ранили!
Командир сползал с Дарьяла.
Взвод без приказа собрался в кулак и бросился в контратаку. Красные уже взбегали на бугор, когда смоленцы вынесли раненого и вывели коня.
– Точно выстрелили артиллеристы! – закончил рассказ Уманец. – Небось под командой какого-нибудь офицера. Чтоб его замучили на Лубянке!
Я со стыдом вспомнила свой поступок, когда попросила освободить Лебедева. Проявила доброту. А вот в отношении дорогого мне человека ее не проявили.
Неужели такой же Лебедев послал снаряд?
Новиков стремился вернуться в строй. Превозмогая боль, дни напролет разрабатывал ногу, пытался вставать на колени, потом на четвереньки. Когда первый раз попробовал подняться в полный рост, то повалился на спину и долго лежал. А по ночам ему часто снился один и тот же сон, который он рассказывал мне по утрам: будто с шашкой ходит по сплошь засаженному капустой полю. Охотится за зайцами, которых видимо-невидимо. Но никак не может зарубить ни одного, хотя их тьма-тьмущая шмыгает между ног. Он замахивается на одного, тот исчезает, кидается за другим, тот убегает, за третьим – тот растворяется в кочане, четвертым – он на глазах удесятеряется, и не знаешь, кого из них рубить.
«Образно», – думала я, ассоциируя зайцев с буденновцами.
А потом, чтобы как-то сгладить гнетущее впечатление, смеялась:
– А мне снится сад в Медвежьем. Лошадь ходит, ходит. Высоко задирает морду и срывает с веток яблоки… Жует, жует…
Силы понемногу возвращались к Новикову, и мы с адъютантом повезли его в Ростов. От Лимана железная дорога отходила на Харьков, Купянск и Дон. Харьков и Купянск были уже оставлены белыми. Мы решили ехать на Дон. На носилках внесли Новикова в переполненный беженцами и военными вагон, заставили освободить нижнюю полку, уложили на нее. На верхней ворочался бледный поручик, который непрестанно что-то бубнил.
Долго ждали отправления. Боялись, вдруг поезд не пойдет. Наконец раздался первый звонок,