В мертвом городе. Вячеслав Викторович Сукачев
с этими доводами согласились, – продолжал я свои глупейшие разглагольствования, – но денег было жаль. И тогда авторитеты начали исчезать: они падали из окон гостиниц, попадали под колеса грузовиков и пули соседних группировок, их травили газом и ядом, отстреливали из снайперских винтовок и топили в ваннах. Их очень умело ссорили друг с другом, и тогда они погибали целыми выводками. Трагедия воровских авторитетов была в том, что хоть и воровские, но у них были законы, а у ребят, которые пришли на их территорию – законов не было вообще… Разве что закон денег, для добывания которых все средства хороши…
– Пупсик, ты не устал? – вяло спросила Лариса. – Тебе не надоело попусту трепаться?
– Я только хотел сказать, что наши «новые русские» сейчас в крови ничуть не меньше, чем американские гангстеры полвека назад. Что наша новая экономическая политика и государственно-политическое устройство полностью перешли под контроль и управление таких вот ребят. И что все они имеют на сегодня по две кассы и бухгалтерии: для налоговой инспекции и для себя. Причем, по принципу айсберга: верхняя, видимая часть доходов – для налоговой полиции и народа, а нижняя, основная – для себя… И когда в Углегорске от голода умирают дети, шесть месяцев не получающие заработанные деньги, которые упрятаны в нижней части айсберга «новых русских», это никого не колышит. Всех давно успели убедить в том, что переустройство нашего общества требует определенных жертв – продажные газеты и телевидение свои иудины гроши отрабатывают исправно. А вот в глаза этим самым жертвам хоть кто-нибудь из них заглянул? – почти кричал я. – Своих детей и близких на их месте представил?! Ты вот, например, видела женщин, через одну умирающих от рака молочной железы только потому, что им не хватает соответствующих витаминов и нормального питания?..
Какой ты смешной и наивный, – засмеялась Лариса и медленно поползла вниз, целуя мне грудь, живот и… – Какой ты глупенький, – бормотала она от моих колен, – какой ты пу-усенький, какой… ты…
И голос ее внезапно срезался, словно она подавилась.
ХIII
А днем, когда я еще валялся в постели, больной от коньяка и Ларисы, противно задребезжал телефон. С неимоверными усилиями дотянувшись до трубки, я хрипло прорычал:
– Ал-ле-е…
– Это Сергей Иванович Соколов? – вкрадчивым голосом спросила трубка.
– Он самый, – недовольно ответил я.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно усмехнулась трубка, обжигая мое сплющенное ухо смрадным дыхание. – С тобой Мустафин говорит…
Сердце у меня екнуло и подскочило к самому горлу – дышать стало нечем. Похмелье мгновенно слетело с меня, и я как ужаленный вскочил с постели.
– Д-да, я слушаю, – задушенно выдавил я из себя.
– Мо-ло-дец! – весело сказал Мустафин, бывший секретарь ЦК комсомола по физкультуре и спорту. – Ай-вай, какой молодец! Убежал от меня, спрятался, – засмеялся Мустафин и у меня от этого смеха стянулась кожа на затылке. – Какой