Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб. Владимир Рохмистров
даже консультировался с Бернсом относительно достоверности его верительных грамот. Он спрашивал, действительно ли Виткевич послан царем и является ли письмо русского императора подлинным, для чего даже послал письмо на квартиру Бернса, прекрасно понимая, что его копия менее чем через час будет на пути в Калькутту. Именно в этот момент, как потом утверждал Мейсон, Бернс и совершил чрезвычайную ошибку, позволив честности взять верх над целесообразностью.
Убежденный, что письмо действительно послано от имени русского царя и не является всего лишь актом доброй воли, Бернс так и сказал об этом Дост-Мухаммеду. Мейсон же, напротив, предлагал уверить эмира, что это подделка, составленная Симоничем или, возможно, даже самим Виткевичем, дабы придать русской миссии в ее соперничестве с английской больше веса. Когда Бернс указал Мейсону на внушительного вида русскую императорскую печать, тот отправил на базар слугу, велев ему купить пачку русского сахара, «на задней стороне которой, – как он утверждал, – мы обнаружили точно такую же печать». Но было уже поздно, добавляет он, Бернс пренебрег своим единственным шансом обезоружить соперника и не дал афганцам «воспользоваться выгодой своих сомнений», как сардонически заметил Мейсон. Однако «беспринципный авантюрист» Мейсон не мог понять, что этот поступок Бернса явился доказательством истинной аристократичности его прямой и благородной натуры.
После получения ультиматума Окленда все переменилось. Хотя официально Дост-Мухаммед все еще продолжал относиться к русской миссии прохладно, Бернс прекрасно понимал, что позиция британской стороны слабеет с каждым днем, а положение Виткевича все более укрепляется. Поговаривали даже, что Виткевич предлагал Дост-Мухаммеду отправиться от его имени к Ранджит Сингу, тогда как Бернс столкнулся с незавидной задачей требовать, чтобы его старый друг направил правителю сикхов формальный отказ от своих притязаний на Пешавар. Если верить Мейсону, то Бернс в тот момент испытывал глубокое отчаяние, видя, как Индия не в состоянии понять долгосрочную ценность дружбы с Дост-Мухаммедом. Но ни он, ни Мейсон тогда не знали, что у генерал-губернатора и его советников уже зрели насчет Афганистана совсем другие планы, в которых Дост-Мухаммед фигурировал совсем в иной роли.
И вот 21 апреля 1838 года жребий был брошен. Вместо того чтобы отправить Виткевича обратно, как настаивал Окленд, Дост-Мухаммед принял русского посланника в своем дворце за стенами Бала Хиссара со всеми мыслимыми знаками уважения и дружбы. «Виткевич, готовый пообещать афганцам луну с неба, лишь бы вытеснить из Кабула англичан, переиграл соперника, просто дождавшись нужного момента», – пишет Хопкирк, совсем забыв о том, что Дост-Мухаммед сначала обратился к России, а уже потом попробовал все же договориться и с Англией. Однако Англия, как мы видели, не очень-то пыталась понять, что именно нужно эмиру Афганистана, и всеми силами лишь навязывала ему свою волю.
Как бы то ни