Влада и тайный призрак. Саша Готти

      Стрелки часов приближались к половине восьмого, но закатное солнце, нехотя сползая за дома, продолжало обжигать город лучами, а наступающие сумерки не обещали долгожданной прохлады.

      Вечер пятницы выдался жарким и душным, и городские крыши были так сильно нагреты за день, что ни один здравомыслящий кот не решился бы пробежать по ним, чтобы не обжечь лапы.

      Август шел к концу, и солнце знало, что оно самое главное в городе, поэтому с самого утра лезло повсюду, пытаясь расплавить асфальт на улицах, высушивая траву на газонах и пробираясь в квартиры, чтобы залить их жарой и духотой.

      Раскалило оно за день и заросший кустами сирени старый двор на Садовой улице, который со всех сторон обступили неуклюжие дома, зияющие темными и сырыми подворотнями. Этот двор был самым обычным двором, каких полно в старом центре Петербурга, и почти все его жильцы тоже были самыми обычными людьми.

      Почти все, кроме одной, очень странной семьи, которая проживала в квартире номер тринадцать.

      В этой семье не было ни мамы, ни папы – только дедушка и его тринадцатилетняя внучка. Дедушке, если верить слухам, уже перевалило за девяносто. Внучка, самая обыкновенная девочка, ходила в школу, а после занятий играла с подругами во дворе. И все шло бы в этой семье как обычно, если бы не загадочные вещи, которым некоторые любопытные соседи не находили никакого объяснения.

      Вот и сейчас две пожилые соседки, заняв скамейку, с которой можно было наблюдать за всем двором, обсуждали жильцов квартиры номер тринадцать.

      – Бедняжка, девочка растет без матери и отца! – восклицала Нина Гавриловна, грузная женщина с пышной прической и тремя подбородками. – А вы видели ее волосы? Кошмар… Дед в одиночку ее тянет, а ведь ему чуть ли не сто лет!

      – А я слышала вот что, – зашептала Марья Петровна, которую тощая шея и выпученные глазки делали похожей на суслика. – Мама Анжелочки, той, что из двенадцатой квартиры, рассказывала, как на родительском собрании в школе учительница спросила этого самого деда, кто родители девочки и есть ли еще какая-нибудь родня. И знаете, что он ей ответил?

      – Что же? – округлив глаза, спросила Нина Гавриловна.

      – Он велел ей не вмешиваться не в свое дело, вот что он ответил! Да так глазами зыркнул, что школьная доска треснула, во как! – Марья Петровна откинулась на скамейке, наслаждаясь произведенным эффектом.

      – Да-а-а… – покачала головой Нина Гавриловна. – Ну, я думаю, школьная доска просто была старая, и это совпадение. Но что правда, то правда, – он что-то скрывает. Если нет родителей, то должны же быть хоть какие-нибудь тети или дяди, например. Я внимательно наблюдаю за этой семьей и могу точно сказать, что у них нет никого, совсем никого!

      – Что хорошего получится из ребенка, который растет во дворе и ничего не видит, кроме стен? – с деланной заботой вздохнула Марья Петровна. – Разве дряхлый старик может нормально растить девочку? Говорят, он вырезает и продает какие-то фигурки, на то и живут… Как же его имя, никак не могу запомнить… Вам… э-э-э… Вандер Францевич, уф… Еле выговорила. Наверное, воображает себя графом, с таким-то именем! Хотя фамилия у них самая обычная – Огневы!

      Обе соседки захихикали, но тут же смолкли, потому что из-за угла дома показался Вандер Францевич Огнев – сухенький и сгорбленный, с зачесанными назад седыми волосами, одетый в хорошо отглаженный темный старомодный костюм. Лицо его было бы самым обычным, если бы не большой орлиный нос с горбинкой и внимательные строгие глаза под нависшими густыми бровями. Он нес пакет, набитый продуктами, и шел медленно и осторожно, трясущейся рукой опираясь на палочку.

      – Добрый вечер, Вандер Францевич! – заискивающе пропела Нина Гавриловна. – А вы из магазина, все хлопочете… Я завтра зайду к вам, принесу лекарства, мне удалось достать дешево, со скидочкой…

      – Добрый вечер, большое спасибо, – ответил стариковским надтреснутым голосом Вандер Францевич, учтиво приподняв шляпу, и скрылся в подъезде дома.

      – Вы видели?! – прошипела Нина Гавриловна своей собеседнице. – В пакете-то, кроме хлеба и кабачков, – кофе! И он его пьет, в его-то возрасте?

      – Пьет, я сама видела, когда к ним заходила, – подхватила Марья Петровна, качнув пышной прической. – И знаете, что еще странно? – понизив голос, зашептала она. – На прошлой неделе, когда меня мучила бессонница, я посмотрела вечерние новости и решила полить герань. Подхожу к окну с лейкой, и что бы вы думали? Вижу, как наш Вандер Францевич идет из магазина домой. И шел он не как сейчас, с палочкой, а будто молодой, вот как… А за ним крался кто-то странный, будто и не человек, а не поймешь что. А когда старик наш зашел в подъезд, та фигура постояла, постояла, а потом рассыпалась и исчезла, словно никого и не было. Мне аж жутко стало, даже успокоительное пришлось выпить…

      – Да не может быть такого! Наверное, дорогуша, вам из-за бессонницы привиделось… – недоверчиво протянула Нина Гавриловна.

      Обе дружно заморгали ресницами и замолчали, переваривая