На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции. Робер Очкур
он простой да бедный, что с него взять-то?
Я решил воспользоваться этим странным и неожиданным совпадением, чтобы через Марью повлиять на Григорьева:
– Ну, а я тебе скажу, что его действительно убили, когда он возвращался домой… А убил его… Убил его отец твоего ребенка и твой любовник – Яков Григорьев!
Эффект этих слов превзошел мои ожидания. Марья зашаталась и с криком «Яша убил!» грохнулась на пол.
На этом допрос был прекращен.
Вечером того же дня я вновь вызвал Григорьева. Он вошел бледный, понуря голову, но упорно стоял на том, что ни в чем не виновен.
Я велел ввести Марью Патрикееву.
– Вот, уговори ты его сознаться во всем, – сказал я. – Он убил чухонца Лехтонена, второго отца твоего ребенка, любившего твоего ребенка, как своего собственного.
– Яша, неужели это ты убил его? Ведь как он любил нашего Митю, как своего родного, – захлебываясь от слез, проговорила Марья.
– Что ты, дура, зря-то болтаешь? Разве Митюха у него был? – проговорил тихо Яков.
– У него, у него… Как свят Бог, у него! Скажи мне по душе, заклинаю тебя нашим малюткой, скажи мне, ведь ты не убийца! Не мог ты руку поднять на него, Яша!
– Моя вина! – глухо проговорил Яков, весь дрожа от охватившего его волнения. – А только видит Бог, не знал я, что мальчонок-то наш у него воспитывается. А то бы не дерзнул я на него руку поднять. Упаси Бог, не такой я разбойник… Видно, Бог покарал… Во всем я теперь покаюсь. Слушайте, видит Бог, всю правду скажу!
И он начал свою исповедь. Первую часть исповеди, в которой он рассказал об убийстве Лехтонена и краже у купца Юнгмейстера, я опускаю, так как они достаточно обрисованы раньше. Характерен рассказ об убийстве Глазунова. Убил он его, как оказывается, ни за что ни про что…
– В шестом, должно быть, часу утра я зашел на постоялый двор, что в Сампсониевском переулке, выпил водки, пошел к Марье и передал ей вещи купца для продажи. На вырученные деньги я больше пьянствовал по разным трактирам, а ночевал в Петровском парке. На той неделе в одном трактире я свел знакомство с этим самым Иваном Глазуновым. Мы вместе пили пиво и водку, и я тут же решил, что убью его и возьму часы и цепочку, да и деньги, если найду. А у меня оставалось всего шестьдесят пять копеек.
Когда трактир стали запирать, я вышел вместе с ним и стал его звать пойти вместе к знакомым девицам. Он согласился, и мы пошли.
По дороге он все спрашивал меня, скоро ли мы дойдем. Я ему говорю: «Сейчас», – и все иду дальше, чтобы не встретить никого на пути. Как прошли лавру, я тут и решился. Дал ему подножку, сел на него и ремнем от штанов стал душить. Сначала малый-то боролся, да силенки было мало, он и стал просить: «Не убивай, – говорит, – дай еще пожить, возьми все…» Да потом как крикнет: «Пусть тебе за мою душу Бог отплатит, окаянный». Тут я ремень еще подтянул, и он замолчал. Снял я с него часы и кошелек достал, а там всего-навсего сорок копеек денег. Посмотрел я на него, и такая, ваше благородие, меня жалость взяла! Лежит он такой жалкий, и глаза широко раскрыл, и на меня смотрит. Эх, думаю, загубил Божьего младенца за здорово живешь! И пошел назад по Невскому,