Записки новичка из петушино-цитрусового рая. Юлия Борисовна Тимур
соблазнительную позу в пенном прибое, чтобы запечатлеть нимфу. А нимфа, вернувшись в родные пенаты, будет хвастаться не только крепким южным загаром, откровенным купальником фирмы «супер-мини», но и неусыпным вниманием южных кавалеров, сошедших буквально с ума от её прелестей. Об откровении дам на этот щекотливый предмет Ахмет даже не подозревал.
Откровенная легкость и безоблачность такой жизни со временем приедается, а сквозь ширму южного темперамента, то здесь, то там начинает выскакивать восточный характер вместе с традициями, в которых вырос. А традиции эти упорно настаивают на том, что если женщина с Ахметом встречается, то должна она быть только с ним, с Ахметом! В нынешней же его, опереточной жизни, дамы сердца всегда стремятся выпорхнуть из его крепких рук, улетая в неизвестном для него направлении, а некоторые особы даже умудряются заигрывать с другими мужчинами в присутствии Ахмета, а уж этого-то он и вовсе не может понять и стерпеть.
Именно в этот поворотный период к засомневавшемуся в правильности своей новой жизни Ахмету, почти разуверившемуся в добропорядочности чужестранок, и свалилась Танька, буквально на голову. Сам Ахмет, признаться, давно на неё заглядывался: не мог хороший фотограф пропустить эти зажигательные ножки-бутылочки, бесстыдно выставленные на всеобщее обозрение. Но дело не только в ее ногах. Ахмета влекло к Таньке что-то неуловимое, возможно, оно выражалось в странном сочетании ее неприкрытых, призывных ног с целомудренностью отрешенного взгляда задумчивых серых глаз. Именно это интересное и, казалось бы, такое нелогичное сочетание вызывало в сердце Ахмета странное беспокойство за неё и одновременно обычное мужское волнение.
А тут сама Танька пришла к нему и разрыдалась горючими серо-чёрными слезами. Вернее, сначала она рыдать не собиралась, а просто забежала сфотографироваться, и на дежурный вопрос тут же оживившегося Ахмета: «Не устала ли ты, девица, вид у тебя какой- то…» – неожиданно для себя расплакалась, впервые встретив в отеле, как ей показалось, неподдельное участие и интерес к себе.
И пожаловалась она зачем-то Ахмету на свою горькую анимационную долю, рассказала, что совсем выбилась из сил, работая практически без отдыха целый день до глубокого вечера, что спать приходится ей крайне мало, развлекая на дискотеке гостей отеля, и что совсем не так она представляла себе работу в театральной труппе, как продолжала она высокопарно называть то, чем занималась в отеле.
Ахмет задумался, а пока думал, напоил девушку чаем, и, окинув ее колыхающуюся в рыданиях фигурку орлиным взором, твердо решил помочь. По-мужски, не тратя лишних слов, решил и сделал. Вечером того же дня пошел и поговорил с шефом этой, как называла её Танька, труппы, с которым он жил по соседству в поселке и с которым состоял в некотором отдаленном родстве: шеф был его троюродным дядей со стороны отца. О чем был разговор, Ахмет Таньке не рассказал, но на следующий день удивленная Танька