ПРЕФЕРАНС ТОЛСТОГО – ФАРАОН ШЕКСПИРА. Владимир Буров
только, кто кушает мацу – узнаю я по лицу! – здесь важна одежда, а его сын, как сказано намедни, одет в сумасшедшего:
– Голый. – А голый – он и есть голый вассер, – одна вода, а градуса нормальности:
– Никакого, – что значит:
– В присутствии голого и остальные люди становятся голыми.
Чтобы его не смущать до еще большего сумасшествия.
Далее расписывается сцена Шекспира на ферме, которую Толстой называет бредом после того, как приводит ее, не обращая внимания на то, что и любая сцена не только на Сцене, но и в литературе:
– Точно такой же бред, – за короля, за Анну Каренину даже, выдается только и всего лишь:
– Актриса, – исполняющая ее роль!
И именно это сейчас объясняют: Кент, Эдгар, Глостер, Лир, Шут, – как:
– Как специально для Толстого, – надеясь, что и он, как все остальные зрители на галерках, в ложах и партерах интуитивно примут этот Фараон за:
– Правду натюрлих, – и будут ей очень рады!
Эдгар:
– Фратерето зовет меня и говорит, что Нерон удит рыбу в темном озере.
Шут:
– Скажи мне, дядя, кто сумасшедший: дворянин или мужик?
Лир:
– Сумасшедший – король.
Шут:
– Нет, сумасшедший – мужик, которые позволил сыну сделаться дворянином.
– Лир:
– Чтоб тысячи горячих копий вонзились в их тело.
– Эдгар:
– Злой дух кусает меня в спину.
На это Шут говорит прибаутку о том, что нельзя верить смиренности волка, здоровью лошади, любви мальчика и клятве распутницы.
Потом Лир воображает, что судит дочерей.
– Ученый правовед, – говорит он, обращаясь к голому Эдгару, – садится здесь, а ты, премудрый муж, вот тут. Ну, вы, лисицы-самки.
Эдгар отвечает:
– Вон стоит он, вон глазами как сверкает.
Можно и даже не обязательно включать тут Непонятку, что, нет смысла по содержанию, ибо он и есть только в одном месте, в:
– Соцреализме, – где принципиально не бывает формы, кроме школьной.
В чем и суть литературного правосознания Льва Толстого:
– Сознательная форма – опущена, как именно:
– Не нужная нашему народу Сцена, – как реальность, но может быть только, как картонный домик, в который играют детки-котлетки в песочнице.
Шекспир же здесь приводит шифрограмму:
– Искусства! – которое и есть суть правды этого мира.
Анна Каренина бросилась под поезд именно из-за Льва Толстого, а не потому что Вронский разлюбил ее, а подруги не поняли, – поняла, что:
– Шекспир ее не бросит, однако:
– Даже на том свете.
– Госпожа, вам мало, что ли, глаз здесь на суде. Приплыви ко мне, Бесси, красотка, – продолжает свою речь Эдгар.
Шут поет:
– У Бесси-красотки с дырой лодка, а не может сказать, отчего ей нельзя пристать.
Эдгар опять говорит свое. Кент уговаривает