Свято место. Татьяна Рашевски
итская, член Союзов писателей Москвы и Израиля
Она
Вход в здание центральной автостанции на редкость немноголюден. Охранники не создают, как прежде, очередей копошением в чужих сумках – имитация бдительности может обойтись сейчас слишком дорого. Пристально вглядываются во встречную толпу, вычисляя подозрительное на расстоянии.
Что-то изменилось в иерусалимском воздухе. Город, в иврите, как и страна – женского рода. Город – она. Ее необходимо защищать. Среди прохожих много солдат. Солдат здесь любят, им принято оказывать скромные знаки внимания – оплатить проезд в маршрутке, угостить пиццей или фалафелем.
Перед вертушкой туалета:
– У вас есть шекель?
Армейская куртка, ботинки, тяжелый автомат наперевес. Продолжаю рыться в сумке в поисках мелочи:
– Где-то должен быть. Вот, есть два.
– Два машина не примет. Нужен один, вот, возьмите. Нет, мне не нужно, но я видел, что вы ищете.
Впервые в жизни иду по направлению к Старому городу, оглядываясь по сторонам. Всматриваясь в каждое встречное лицо, в каждую позу, чтобы, в случае чего, вовремя среагировать. В ожидании трамвая прислоняюсь к холодному парапету над чернеющим оврагом. Неужели те, что получили нож в спину, вот так же буднично – возвращаясь с работы, учебы, молитвы – стояли на той же остановке? Слышали тот же однократно-гулкий звонок прибывающего трамвая, похожий на стук ложки о подстаканник? Эти люди не приехали в гости, они здесь живут. Каждый день. В городе, слегка ирреальном, напоминающем, скорее, кино-декорации.
Народу вокруг немного. Но кафе еще открыты, работают пиццерии, светятся витрины. Мимо плывут библейские персонажи в шляпах, подпоясанные, сосредоточенные, уткнувшись белыми бородами в грудь. Этакие сказочные дедморозы в черном. На каждом перекрестке – вооруженная девушка в бронежилете. В переулках стоят патрульные машины.
С угла Яффо и Бен-Иегуды долетает “Отель калифорния” на английском. Этот совсем молодой голос принадлежит религиозному старцу с гитарой. Клочковатая борода и полы одежды развеваются по ветру. Возле банка – мини-толпа с детьми, восточной музыкой и танцами.
Старый город уже близко, его ярко освещенная стена подпирает низкое черное небо. В мареве фонарей золотом отливает изгиб трамвайных рельс, сворачивающих влево, в сторону Шхемских ворот. Они же – Баб-аль-Амуд. Отсюда, и до арабского квартала, кончаются люди и пролегает стерильная пустота почему-то “Национального” парка. Где-то далеко внизу – Геенна.
Затем – изгибы арок, скользкие ступени, плачущие тысячелетиями влажные камни, изъеденные стариной. Молитва. Тем же путем – обратно от площади Яффских ворот до ближайшей остановки, куда удав иерусалимского трамвая доверчиво и бесшумно вползет на брюхе, сверкающим серебристым чудом прорезав древнее чрево города.
Из дверей бара “Путин” многократным рефреном несется знакомое: “Ты была моей тайной, зазнобой моей…”
Пауза.
И еще раз: “Ты была моей тайной, зазнобой моей-ей-ей-ей-ей”!
Арабское платье
Весна в этом году выдалась аномально жаркой. В иные дни доходит до тридцати. Стоя на автобусной остановке, невольно ждешь прибытия любого рейса, чтобы хоть на несколько минут укрыться в спасительной тени его зеленой громады.
Вчера в Иерусалиме взорван еще один автобус. Из его глаз, ушей и ноздрей грязевой лавиной рвутся комья черного дыма, возносясь высоко в небо – в интернет выложили видео. Но сегодня город снова продолжает жить, привычно источая доносимые ветром ароматы терпких специй и горячей хлебной корки.
Двадцать раненых, у двоих состояние критическое. Женщины в старомодных париках и тяжелой длиннополой одежде желают друг другу молиться об их выздоровлении и поздравляют друг друга с наступающим праздником Исхода. Движение ХАМАС одобрило теракт.
Более пятнадцати лет минуло с того дня, когда маршрут “Центральная станция – Яффские ворота – Западная Стена” был проложен мною впервые. Другой, от Центральной станции до Шхемских ворот, затем – сквозь безымянный перевал с многочасовым ожиданием среди пустыни, Вифлеем и, наконец, Хеврон – немногим меньше. Первый открыт для меня и по сей день, и, несмотря на то, что теперь, чтобы добраться до Яффских ворот, достаточно сесть в серебристую стрелу скоростного трамвая, я предпочитаю действовать по старинке, растворяясь в дряхлеющей атмосфере вечности постепенно, стараясь не пропустить по пути ни одного магазина, будь то книги, одежда, товары для дома или даже холодильники. Второй для меня закрыт, и теперь, возможно, уже навсегда.
Впрочем, официально нам, израильтянам, пересекать зеленую черту запрещается давно, и, в зависимости от степени знакомства, мои эпизодические наезды в Палестину вызывали у сограждан если не панику, вроде боязни заразиться какой-нибудь опасной болезнью, то, как минимум, предобморочное состояние: “Самоубийца!” В то, что к предательству родины это не имело отношения и что символический бумажный террорист, в которого учат стрелять