Нелюдь. Книга первая. Ульяна Павловна Соболева
Ангелина тогда выдохнула, так же, как и сейчас, с известием о смерти благоверного ощутив, как спали оковы собственной совести, сжимавшиеся вокруг её шеи с каждым произнесённым «нет» и «мне некогда».
Впрочем, и второй суженый профессора оказался под стать Мельцажу – такой же мягкий и невыразительный. Поначалу он мечтал о совместных детях, но был вынужден практически в одиночку растить дочь супруги. Со временем Ангелина всё чаще стала замечать, что муж не просто из вежливости либо жалости читает Ассоль (он упорно продолжал называть её так, несмотря на то, что знал о том, как это имя раздражало Ангелину…а, может, именно поэтому), а получает удовольствие, рассказывая маленькой девочке сказки братьев Гримм или читая по памяти Пушкина. К пяти годам Аля уже вовсю звала Олега папой, а тот гордился этим, представляя девочку на приёмах, как собственную дочь.
Испытывала ли Ярославская хотя бы толику ревности, присущей любой матери, к этим двум мужчинам? Никогда. Скорее, облегчение и тихую благодарность за то, что у неё была возможность спокойно отдавать себя тому делу, что она действительно любила и ценила всей душой – науке.
– Мама, это кто? – звонкий голос дочери отвлек от воспоминаний, – тот мальчик в камере.
– Это не камера, Аля, – поправила машинально, подходя к тяжёлому окну и дёргая на себя ручку, – твоя мама работает не в тюрьме, а в больнице. Значит, это палаты, а не камеры.
– А он чем-то болен? – девочка испуганно придвинулась ближе.
– Нет, он ничем не болен.
– Совсем-совсем ничем?
– Совсем.
– А зачем тогда держать взаперти здорового человека?
– Это моя работа, Аля.
– А что ты с ним сделаешь?
– Я его исследую. Я же как-то тебе показывала, помнишь?
– Ты показывала мне, как ты исследуешь лягушку. Ты разрезала её, и мы наблюдали за ней в микроскоп, – девочка закрыла ладошкой рот, её глаза широко распахнулись, – ты его тоже разрежешь?
– Ну что ты, – Ангелина Альбертовна тяжело выдохнула, думая о том, что если понадобится, то будет резать лично наживую любого из своих подопытных, – я не причиню ему вреда, он здесь для других целей.
– Для каких? – Аля подошла к матери и обняла тонкими ручками за пояс. Ярославская поморщилась – она терпеть не могла тактильные контакты.
– Для очень важных.
– Папа умер, – девочка вдруг напряглась, пряча голову на животе матери, и та растерянно подняла руки, раздумывая, стоит ли обнять ребенка. Обычно чем-то подобным занимались её отцы, не мать. Впрочем, если бы она уделяла время подобным глупостям, то не стала бы тем, кем стала сейчас.
– Люди рождаются и умирают. Это нормально, – всё же решилась положить ладонь на темноволосую головку.
– Не нормально! – Аля вдруг оттолкнула её от себя, и профессор разочарованно вздохнула, увидев в светло-зеленых, так похожих на её собственные, глазах ребенка слёзы, – Не нормально, что самые хорошие люди уходят…Не