Оbearнись. Татьяна Хрипун
И вот я уже оказалась на берегу озера – гладь его рябилась от ветерка и здесь, в низовье долины, – а судя по природе находилась я все же значительно выше уровня моря, – звуки были совершенно иными, как в хорошем концертном зале. Если бы в тот момент я возвышалась непосредственно над водой, я бы увидела вертолет, лежащий на дне, и надпись «Медицина катастроф» с красным крестом на борту. Но ни с одной возвышенности без специальных оптических приспособлений этого было не разглядеть, и я, даже не поежившись от близости к искореженному куску металла и мертвым людям, покоящимся внутри него, как в материнском чреве, тронула воду, отметив, какая же она не по-летнему ледяная, не только в горном ключе, но и здесь, и пошла, не оглядываясь, в сторону дальней сопки, по самому пологому боку которой решила штурмовать подъем и там уже оценивать свои дальнейшие перспективы.
Если бы я тогда знала, какую страшную находку чуть было не совершила, не было бы всей дальнейшей истории: я, несомненно, в истерике поплелась бы назад, спиной ощущая незримое присутствие мертвецов, заново развесила бы пакеты и, согрев чаю, принялась ждать помощи, которая пришла бы в любом случае – это был лишь вопрос времени и терпения, потому что по маячкам и радарам примерное место падения вертолета уже наверняка стало известно спасателям. Дело оставалось за подходящей погодой.
…Безрадостный серый день – это определенно не самое подходящее начало спасительного маршрута. Если в низине, которую я преодолела где-то за час, было относительно тепло и маловетрено, то как только я поднялась до середины не такого уж безобидного склона, как мне сдуру показалось, иногда вставая на три опоры, со стороны моря прилетели порывы, и меня мигом просквозило до костей. Спрятаться было некуда – хоть на камни ложись. Но только двигаясь, можно было не окоченеть, хотя ни о какой скорости речи уже не шло. Отдающее болью при каждом неосторожном движении плечо, невозможность опереться на руку, отекшие пальцы, как бывает во время длительного перехода и смены температур, и пока еще не смертельно, хоть и очень чувствительно, натирающие туристические ботинки не давали развить хотя бы привычную для меня скорость.
Когда я вползла на хребет, дунул боковой ветер такой силы, что, оступившись, я припала на одно колено, больно им стукнувшись, и только тогда огляделась, щурясь от порывов, вызывающих слезы. За этой сопкой, робко и безотчетно надеясь на чудо, я думала увидеть хоть кусочек моря, пусть вдалеке, но все-таки моря. Разумеется, мне не открылось и намека на воду, только сопки, сопки и еще раз сопки – такие по-разному скроенные матушкой-природой, но одинаковые и неприступно безразличные вековые громадины в величественном северном пейзаже.
Я заорала в это безмолвие с силой неистового отчаяния, аж загорелось горло. Я так долго молчала, что этот звук исторгся будто откуда-то извне, разрезав пространство и долго еще возвращаясь эхом – сначала реальным,