Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы. Оксана Разумовская
трудностей, без которых едва ли обходилась жизнь рядового англичанина в XVI веке. Хотя Энтони Берджесс, отступая от принципов научной биографии и возвращаясь к более привычной роли романиста, много фантазирует о причинах, обстоятельствах и последствиях женитьбы Шекспира на Энн Хэтуэй, едва ли можно считать, что это событие радикально изменило судьбу будущего драматурга. В Лондон его влекло не только и не столько стремление вырваться из удушающей атмосферы многочисленного и неуклонно растущего семейства (через три года после свадьбы Уильям был уже отцом двух дочерей и сына), сколько амбиции, присущие мужчинам в этой семье. Не стоит забывать о быстрой, хоть и внезапно прервавшейся карьере его отца, о переезде в Лондон младших братьев, устремившихся по стопам уже прославившегося Уильяма.
Возможно, были и другие обстоятельства, спровоцировавшие скоропалительный отъезд будущего драматурга из Стратфорда. На протяжении двух столетий частью шекспировского биографического «канона» была история об олене, подстреленном будущим драматургом в угодьях местного феодала, и последующем бегстве Уилла от правосудия (или изгнании из родных мест). От браконьерства Шекспира якобы пострадал сэр Томас Льюси (1532–1600), чье имение Чарлкот-парк находилось недалеко от Стратфорда. Этот сомнительный эпизод из жизни Шекспира описал его первый биограф, а также издатель и комментатор его произведений Николас Роу (1674–1718). Его последователям история противостояния дерзкого юнца и спесивого провинциального аристократа показалась убедительной и правдоподобной, а главное – интригующей; она вносила новые оттенки в скудную на подробности картину молодых лет драматурга. Согласно версии Роу[16], Шекспир неоднократно вторгался в частные угодья сэра Льюси – то ли ради изобильной дичи, водившейся в заповеднике вокруг Чарлкота, то ли из чистого азарта, а возможно, и ради свиданий с дочерью лесничего (которые выдумали богатые на фантазию шекспироведы следующих поколений). По легенде, нарушитель даже подвергся наказанию в форме порки (хотя по законам елизаветинского времени за подобные проступки полагался штраф в размере, троекратно восполняющем причиненный ущерб, или заключение под арест на три месяца) и отомстил обидчику в присущем ему духе, написав язвительную балладу. Более дотошные исследователи усматривают портрет самого сэра Льюси в персонаже по имени Шэллоу из комедии «Виндзорские насмешницы»[17].
В первой же сцене пьесы судья Шэллоу озвучивает свои претензии к Фальстафу:
Шеллоу
Рыцарь, Вы побили моих слуг, подстрелили моего оленя и ворвались в дом моего лесничего.
Фальстаф
А дочку вашего лесничего я не поцеловал?[18]
В обвинениях Шэллоу можно услышать – при желании – отголоски воспоминаний самого Шекспира о его буйной юности, поскольку здесь есть и браконьерство, и дочка лесничего, и угроза расплаты, однако в образе Фальстафа
Николас Роу полагался на текст архиепископа Ричарда Дэвиса, священника из Глостершира, увлекавшегося историей родного края. Дэвис не был биографом Шекспира, но приводит несколько эпизодов из его жизни, чаще всего непроверенных или просто анекдотических.
Основанием для такого отождествления служит звучащий в комедии каламбур, построенный на омонимии родового имени сэра Томаса – Льюси (Lucy) и слов «вшивый» (lousy) и «щуки» (luces). В устах другого персонажа комедии, пастора Эванса – валлийца, – двенадцать серебряных щук (the dozen white luces) на гербе судьи Шэллоу превращаются в двенадцать вшей (the dozen white louses). На гербе семейства Льюси действительно были изображены щуки, правда, три, а не двенадцать, как у Джона Дадли, первого графа Нортумберленда. Щуки в разных количествах встречались на гербах многих семейств и даже профессиональных гильдий (например, торговцев рыбой). Те же символы присутствовали на геральдическом знаке судьи Уильяма Гардинера, с которым у Шекспира был конфликт по поводу закрытия театра «Лебедь». Гардинер угрожал Шекспиру арестом и вообще был известен своей предвзятостью и продажностью, кроме того, он был женат на женщине по имени Фрэнсис Льюси. Этот пример показывает, какой зыбкой может оказаться теория, построенная на одной-двух деталях, однако в шекспироведении подобный подход к фактам нередко преобладает.
Пер. С. Маршака и М. Морозова.