Река жизни. Тамара Пилипцева
кое-какой инвентарь, около шести аршин ситца и черные кожаные ботинки на высокой шнуровке – жене. У Анисьи даже дух захватило. Прижала ботинки к груди, глаза закрыла от радости, сразу из бабы в девку превратилась. Василий даже крякнул от удовольствия: не ожидал от жены такого бурного, искреннего проявления чувств. Василисе – ленты красные. И стал на стол высыпать сушки, выложил сахара большую головку.
Сам сапоги с ног снимает и посматривает на жену и дочь. А у самого в душе радость плескается. Ему сапоги от отца достались. Надевал их только по праздникам да в поездки. Еще послужат.
А Анисья все не может ботиночки из рук выпустить. Такие в грязь не наденешь, да и на каждый день жалко. А вот по праздникам или в церковь сходить… Это можно. Но в церковь не в них, конечно, пойти, а в лаптях, а перед церковью переобуться и перед алтарем в них постоять. Так надолго хватит. Еще и дочери достанутся. Анисье приятно, что у нее такие ботинки, как у Софьи Андреевны, ну, не совсем такие, но похожие. Да еще приятно, что муж купил, да как раз по ноге, с размером угадал. Это же надо, сам додумался купить, она бы никогда не попросила и сама не купила. Деньги и на хозяйство можно потратить.
В любой деревне всегда свой чудак найдется. Есть такая категория населения земного шара. Луговская не исключение. Мало того, что с такими людьми вечно что-то случается, так это становится достоянием всего околотка. Да они и сами любят подогреть интерес к себе. И неважно, сколько лет ему – коль это есть в человеке, то на всю жизнь. Народ над ними потешался, да и сами они давали для этого повод. И слыли чудаками и неудачниками.
Петуховых в деревне несколько семей было. Но примечательной была семья Петухова Кузьмы. Кузьма никого не боялся и никого не признавал. Это он так сам говорил. Но в действительности он многих боялся, только виду не показывал. Хорохорился, как говорили в деревне. Но кого он по-настоящему побаивался, так это свою жену Матрену. Когда Кузьма напивался (а это случалось не так уж и редко), она и поколотить его могла.
Работать он был небольшой охотник. Свое хозяйство в запустении держал. Матрена была и за мужика и за бабу, да еще и рожать успевала. А Кузьма охотнее в сторожа нанимался, чем с плугом и косой горбатиться. На этом поприще с ним всяческие забавные истории происходили, которые становились достоянием всей деревни.
Однажды ребята с гулянки шли и увидели, как сторож, охранявший сад господ Луговских, храпака такого давал, что не могли они не свернуть на этот зов. Кузьма возле шалаша на соломе расположился – ночи еще были теплыми – и вот рулады выводит. У сторожа был соломенный шалаш с таким маленьким лазом, что в него можно было влезть только на четвереньках и лучше пятиться, как рак, а то можно внутри и не развернуться. Поэтому в теплые ночи он предпочитал спать рядом с шалашом. Озорники нарвали яблок и обложили ими сторожа, а ногу привязали к столбу шалаша и начали яблоню трясти. Кузьма спросонья как рванул: и шалаш повалил, и сам распластался. Долго еще с поцарапанным лицом ходил…
Но