Мунсайд. Марк Сафо
были сделаны кровью домашних животных пропавших людей.
– Мисс Лавстейн, будьте благоразумны и вспомните, кто работает в полиции и у кого есть доступ к крови.
Я распахнула рот, но выругаться не успела. Тень Самаэля будто увеличилась в размерах, раскрылась черными крыльями, но стоило мне моргнуть, как все исчезло.
Неужели вампиры просто решили надуть меня? И все подстроено? Как я могла на это купиться?
– Так что вместо обвинений лучше поделитесь своими предложениями по улучшению Мунсайда. Поверьте, бояться вам нечего. Любой из Комитета готов пожертвовать собой ради вашей неприкосновенности и сохранности города.
Я с сомнением взглянула на Асмодея. Мунсайд – единственное место, где возможно его существование, так что эти слова имеют вес. Но могу ли я действительно им верить?
– Лилит, – позвал он, и Самаэль отошел в сторону совершенно бесшумно, – ты не могла бы помочь мисс Лавстейн подготовиться к собранию Комитета?
Он ненавидел твердость этого мира, его грубость и статичность. Даже не ненавидел, а завидовал этому и не понимал. Его сознание было разбито и затуманено, превратилось в какие-то комья бесполезного мусора. Яркие вспышки картинок и звуков, словно поднятых с глубокого дна. Неизвестно, происходили ли они с ним на самом деле или он их только выдумал. Не было смысла копаться в прошлом, потому что его просто нет. Только смутные образы и чужие разговоры. Да и нужен ли был ему этот балласт? Он уже свыкся со своей бесполезной жизнью, ощущал себя атрибутом этого города, его порождением и любимым ребенком. Кто он? Сборище мифов и страшилок, которое все пытались забыть, отвести от него взгляд, как от бездомного с протянутой рукой. Ему повезло, что он это понял, смирился и перестал функционировать, изредка пытаясь уйти в себя и хоть что-нибудь осознать. Но безрезультатно.
Что он знал? Сирота. Работал в приемной кого-то. Сорвался. Сделал что-то. Отправили к психиатру. Мечтал о забвении. Если что-то и чувствовал, то искусственно, стимулируя химией. Единственное, что он ощущал, – это потеря. И то, что город затягивал его в черное, непроницаемое болото, а иногда на поверхности появлялись щупальца и душили его.
Он сделал еще один глоток, какая-то мелодия звенела в голове, вынуждая что-то промычать, какую-то детскую песенку: то ли считалочку, то ли колыбельную.
Парень, шедший мимо, остановился и прислушался. Кави было все равно, язык кололо от слов, которые он никак не мог вспомнить.
– Человечек идет по лесенке вверх. Свергнуть задумал он всех, – мычал он.
Парнишка остановился как вкопанный и уставился на него.
– Что? – Он сделал еще один глоток. Асфальт под ним мокрый, холодный и склизкий.
– Что вы пропели? – Парень взволнованно посмотрел на Кави. – Человечек идет по лесенке вверх. Свергнуть задумал он всех. Встретился ему сторожевой пес, но оказался на вид он не так прост… Это старая-старая, давно забытая песенка.
Парень вытащил руки из карманов и от волнения махал руками.
– Откуда ты ее знаешь? – Кави