Опиумная война. Ребекка Куанг
такого будущего. Так стоит ли колебаться?
Рин пыталсь найти в себе хоть каплю сожалений. Ни единой. Она ничего не чувствовала, как в тот день, когда покидала Тикани, глядя, как пыльный городишко скрывается вдали.
– Будет больно, – предупредил лекарь. – Куда больнее, чем при месячных. За несколько часов твоя матка разрушится. После этого она перестанет выполнять свои функции. Когда твое тело полностью повзрослеет, можешь сделать операцию и полностью удалить матку, но пока что это решит твои проблемы. После этого ты неделю не будешь посещать занятия. Но потом навсегда станешь свободной. А сейчас мне положено спросить еще раз: уверена ли ты, что этого хочешь?
– Уверена.
Рин не хотела больше об этом раздумывать. Она задержала дыхание и поднесла чашку к губам, поморщившись от вкуса.
Лекарь добавил меда, чтобы замаскировать горечь, но это только сделало вкус ужаснее. На вкус жидкость была как запах опиума. Рин пришлось сделать несколько глотков, чтобы осушить всю чашку. После этого живот онемел, раздулся и стал каким-то резиновым. Через несколько минут внизу живота защекотало, как будто кто-то колет ее крохотными иглами изнутри.
– Возвращайся в комнату, пока не началась боль, – посоветовал лекарь. – Я скажу наставникам, что ты больна. Вечером тебя навестит медсестра. Ты вряд ли захочешь есть, но на всякий случай я попрошу кого-нибудь из твоих однокурсников принести тебе что-нибудь.
Рин поблагодарила его и, шатаясь, вернулась в комнату, прижимая руки к животу. Щекотка переросла в острую боль, охватившую всю нижнюю половину тела. Рин словно проглотила нож, и теперь он медленно проворачивается внутри.
Кто-то помог ей добраться до кровати.
«Боль – это всего лишь сообщение, – твердила она себе. – Можно ее не замечать. Можно… Можно…»
Боль была кошмарной. Рин не могла удержаться от стонов.
Она не спала, скорее, лежала, как оглушенная. В беспамятстве ворочалась на простынях, ей грезились нерожденные дети и Тоби, погружающий пять когтей ей в живот.
– Рин. Рин?
Над ней кто-то склонился. Нян с деревянной миской.
– Принесла тебе тыквенного супа.
Нян опустилась на колени рядом и поднесла миску к лицу Рин.
Рин понюхала. Желудок болезненно сжался.
– Не хочется, – еле слышно выговорила она.
– А еще успокоительное. – Нян протянула чашку. – Лекарь сказал, что ты можешь его принять, но это необязательно.
– Ты что, шутишь? Дай сюда.
Рин схватила чашку и жадно ее опустошила. Голова тут же поплыла. Комната затуманилась. Боль в животе исчезла. А потом что-то поднялось из горла. Рин склонилась над краем кровати, и ее вырвало в стоящий внизу горшок. Фарфор забрызгала кровь.
С безумным удовлетворением Рин посмотрела на горшок. Уж лучше избавляться от крови таким способом – разом, чем медленно, каждый месяц, и так годами.
Ее еще рвало, когда Рин услышала, как открывается дверь.
Кто-то вошел и замер перед ней.
– Ты больна, – сказала Венка.
Рин