Анаконда, глотающая живьем. Николай Александрович Старинщиков
И он сделал это. Дернул дверцу, ухватил мужика в охапку и тут понял, что это не мужик, а черная старуха. Причем не одна: от нее тут же отпрянула молодая испуганная женщина и упала на пол.
– Живи пока, – сказал старухе Лазовский, продолжая ее удерживать, и с силой воткнул в нее нож, который почему-то вдруг оказался шприцом.
Старуха застонала и стала падать. Тем не менее, по всему выходило, для жизни это ей не грозило. Ей это было на пользу, потому что в шприце оказалось лекарство.
…Потом снова шел дождь. Лазовский, проводив свою жену на остановку, пошел было назад, однако тут же вернулся, поскольку забыл поцеловать. Он обнял Ирину и заглянул в молодые карие глаза. И понял, что эти глаза его любят.
Потом он видел мать. Какие-то двухъярусные кровати стояли в просторном помещении, как в солдатских казармах. У матери спрашивали ее имя и фамилию, а та ничего не могла понять.
Лазовский испуганно вздрогнул, встретившись с ней глазами – они не узнавали его. Но вдруг в них мелькнул хитрый огонек, и мать сказала:
– Не такая я дура, чтобы не узнать сына, – и пошла к реке. Она вошла по щиколотку в воду и остановилась.
– Мама?
Лазовский подскочил к ней, упал на колени и ухватил руками за ноги.
– Это ты, мама? – спрашивал он, удивляясь. Он заходился от слез. – Я не узнал тебя, мама. Прости меня! Не уходи!..
И громко заплакал, не стесняясь, и тотчас проснулся, не понимая происходящего, с онемевшей левой рукой. Потом повернулся на другой бок и снова уснул.
… В туманном воздухе солнце светило, словно прожектор. Было тепло. От влажного воздуха дышалось с трудом. Просторная будка охраны стояла на автомобильном прицепе, установленным на бетонные блоки. Из будки к земле опускалась всё та же стальная лестница. Лазовский стоял наверху, у распахнутой настежь двери.
Как странно светит солнце. И так естественно. Так бывает. Словно прожектор в тумане.
«Зло и желание с ним бороться идут рука об руку», – вспомнил Лазовский и вернулся в вагончик. Здесь он сел в кресло, посмотрел в окно. Воскресенье. Из рабочих здесь нет никого. Лишь бегает меж тополей собачья свора, да лежат в неподвижности кучи красного кирпича. Их надо охранять. А так же и всё остальное. До последнего ржавого гвоздя…
У Лазовского висит на ремне служебный «ИЖ» с шестнадцатью патронами, в ногах дремлет приблудный помощник по кличке Рыжий. Появится посторонний – помощник уже на ногах. Всё замечательно, если б не мухи, которые залетают в вагончик и мешают думать. Вот еще одна…
Лазовский тихонечко взял со стола линейку, прицелился в муху и щелкнул. И подумал едко: «Ведь знают же, что мы этого не любим, а всё равно лезут…»
Никто пока что не догадывался, что он – Лазовский. Это вселяло тихую радость. Потом прилетела оса, тычась в лицо и норовя укусить. Лазовский снова прицелился и щелкнул по ней. Та отлетела прочь, дребезжа.
Потом гурьбой прилетели мухи. Целое стадо на крыльях. Одна из них тоже лезла в лицо. Лазовский схватил со стола нож